Когда взорвется газ? - [2]

Сейчас шеф в одиночестве скромно рыбачит на нижней палубе. Ему высоко стоящий в отутюженном голубом небе ослепительный желтый диск напоминал отливающую легкой краснинкой золотую николаевскую пятнадцатирублевку, которые многочисленные поколения нелегальных зубных техников советской поры опасливо перерабатывали в золотые мосты и коронки, украшавшие улыбки той части советских граждан, у которых кроме веры в торжество коммунизма имелся и какой-нибудь собственный «гешефт», позволяющий зашибать «живую копейку» сверх аскетичной зарплаты, а потому блеском девяносто девятой пробы затмевать убогость нержавейки и тусклость пластмассы, вставленных в ущербные рты менее состоятельных сограждан.

Конечно, если бы Валя Скорин был сыном астрофизика или сам пошел по этой линии, то видел бы в солнечном диске только бурлящий плазменный котел с миллионоградусной температурой внутри и шестью тысячами на поверхности, но жизнь в этом случае он знал бы гораздо хуже. Подобно большинству неглубоких «специалистов», он бы вообще не подозревал, что кроме пяти- и десятирублевых монет высшей пробы российский Государь-император наготовил впрок еще и пятнадцатирублевки, которыми его неблагодарные подданные распорядились столь же варварски и бездарно, сколь и всем остальным.

Пожалуй, Валя не знал бы и более необходимых вещей и, может, не стоял бы сейчас на палубе роскошной яхты возле закрепленной в специальном держателе удочки за полторы тысячи евро, занимаясь рыбной ловлей по методу троллинга, который, несмотря на мудреное название, заключался в том, что делать ничего не надо — только ждать, когда тунец атакует мчащуюся в прозрачной воде блесну и сам заглотит беспощадные колючие «тройники», с которых уже не сорвешься… Как, собственно, в любом серьезном и хорошо налаженном бизнесе.

Выглядел бы он, конечно, так же, как сейчас, — грушеобразное лицо и животастая фигура, в белой бейсболке от Армани и трусах до колена — вылитый бегемот из мультика «Ну, погоди!», но относились бы к нему совсем по-другому: без того подчеркнуто-почтительного уважения, при котором сравнение с бегемотом не только не озвучивается, но никем даже не воспринимается.

Сейчас он красавец, любимец номинированных «миссок», а в деловом мире — несокрушимая скала, царь, Бог и воинский начальник, которого даже увидеть в легкомысленном пляжном виде не дано простым смертным… Но даже если кто-то случайно и увидит, то не подумает, что у добродушного с виду толстячка в кармане купальных шортов лежит компактная кнопка радиовызова. И хотя ее радиус действия всего пятьдесят метров, в роскошной каюте, в портфеле из крокодиловой кожи ждет передатчик-ретранслятор, готовый перебросить сигнал еще на километр. Как раз на таком расстоянии держится черный быстроходный катер с личными телохранителями Скорина и французскими частными охранниками, не сводящими с «Кристины» мощных биноклей.

Короче, очень хорошо, что биография Валька не была отягощена бесполезным научным выкаблучиванием. У отца имелся сугубо практический «гешефт», маленький Валек хорошо помнил, как Леонид Семенович на кухне раскатывал стальными вальцами красивые монетки в тонкие и звонкие овалы, потом, тяжело «хекая», прокатывал их на «самсоне» — тяжеленной одоробле с разнокалиберными «пальцами», проходящими в такие же разнокалиберные дырочки… Некрасивые черные гильзочки становились все изящнее и, наконец, после полировки превращались в готовые коронки. При этом потный и взвинченный Леонид Семенович всем мешал: бурчащей жене Галине хозяйничать у плиты, сыну Вале гулять и приводить друзей, ибо когда он работал с «рыжьем», входить и выходить из квартиры было строжайше запрещено, а главное, как оказалось, он мешал государству!

«Это же незаконные валютные операции, — свистящим шепотом, вытаращив глаза, объяснил он как-то подросшему сыну. — Знаешь, что за это положено? Высшая мера!»

Неумелой рукой, больше привыкшей к «самсону», чем к оружию, Леонид Семенович изобразил взведение затвора устаревшей трехлинейной винтовки. Лицо его было покрыто потом.

«Господи, а ведь действительно под расстрелом ходил, — ужаснулся Валентин Леонидович. — И за что? За свой труд? За несчастную сотню сверх восьмидесяти рублей зарплаты? За возможность питаться с рынка, да вывезти семью в сраную Лазаревку?»

Звякнул колокольчик: поклевка! — и Скорин схватил толстое, приятно пружинящее в руке удилище. Мысли его тут же приняли другое направление.

«Кристина» плавно резала голубую волну, оставляя за кормой бурун из белых пузырьков. Полуторатысячесильный мотор мог развить скорость до шестидесяти километров в час, но сейчас такой необходимости не было, и он почти бесшумно работал в прогулочном режиме. Яхта совсем недавно сошла со стапелей гамбургской судоверфи «Blohm & Voss» и обошлась заказчику в три миллиона евро.

Но такая сумма его не разорила и не выбила из привычной жизненной колеи. Сейчас Альберт Ханыков стоял на корме второй палубы, азартно подавшись вперед и прижав к плечу «Пердей» штучной работы.

— Дай! — привычно крикнул он, и эта команда безошибочно выдавала навык профессионального стрелкастендовика.