Когда умерли автобусы - [9]

, так его звали». Переводчик набросился на него по-арабски за то, что он заговорил на иврите. «Если ты так хочешь разговаривать с ними сам, — заявил он, — то я здесь ни к чему, я могу вообще выйти». Я немножко знаю арабский — в школе учил.

Через час десять минут мы уже ехали в такси обратно, к посту «Эрез», Фадид пригласил нас пообедать, но Вайсман объяснил, что мы спешим. Всю дорогу он кашлял и сплевывал в салфетки. «Это не хорошо, господин, — сказал ему таксист. — Ты должен пойти к доктор. Муж моей сестра доктор, живет близко». — «Спасибо, это ничего, я привык, — Вайсман попытался улыбнуться в ответ. — Это все сигареты, они меня убивают, медленно, постепенно».

Почти всю дорогу мы молчали, я думал про свою баскетбольную тренировку, она была назначена на пять. «В трех случаях у нас есть шансы, — сказал Вайсман. — Кроме этого, с яйцами. За те три года, что он просидел в тюрьме, нет никаких упоминаний о его травме. Пойди докажи, что они сделали это три с половиной года назад». — «Но ты все равно возьмешься?» — спросил я. «Да, — нехотя ответил Вайсман. — Я не говорил, что не возьмусь, сказал только, что у нас нет шансов». Он попытался поймать что-нибудь по радио, но раздавался лишь треск статического электричества. Тогда он попробовал напевать, но через несколько секунд ему надоело, он закурил и снова принялся кашлять. Потом опять спросил меня, собрал ли я у них подписи на всех бумажках. Я ответил: «Да». — «Знаешь, — сказал он вдруг, — мне следовало родиться негром. Каждый раз, когда я возвращаюсь отсюда, я говорю себе: «Вайсман, ты должен был родиться негром. Не здесь, нет — где-нибудь далеко, может быть, в Новом Орлеане. — Он приоткрыл окно машины и щелчком выкинул сигарету. — Билли — вот как меня должны были звать, Билли Уайтман, это хорошее имя для певца. — Он прочистил горло, как если бы собирался запеть, но стоило ему набрать воздуха в легкие, как раздались хрип и кашель. — Видишь? — сказал он, когда смог взять себя в руки, поднести ко рту грязную салфетку и прокашляться в нее как следует. — Это я сам написал, сильно, а? «Билли Уайтман и Покинутые» — вот как звали бы нашу группу. И мы бы играли только блюз».

Муравьи

Я отрубаю им головы ножом, по одному, чтобы получалось аккуратно. Потом я складываю их в большие кучи прямо перед входом в муравейник и принимаюсь ждать. Вот одна мурашка возвращается домой с маленькой крошкой хлеба. Она взбирается на кучу, она и представить себе не может, что ее поджидает. Я чиркаю спичкой, и она вспыхивает.

Мама говорит, что мне надо обучаться самостоятельно, так что в школу я больше не хожу. Но папа мне не раз говорил, что все, чему учат в школе, — вранье и чушь. А изучать вранье и чушь самостоятельно у меня нет сил, вместо этого я планирую разобраться с муравьями.

Папа и мама почти не разговаривают друг с другом с тех пор, как я перестал ходить в школу. Мама говорит, что виноват папа. Однажды я слышал, как она кричала ему: «Меня же про тебя предупреждали, мне же говорили не выходить за тебя замуж. Ты посмотри на себя — каждый день спит до полудня, не работает, ходит по дому голый. Ребенок тебя стыдится — это ты хоть понимаешь? Вот почему он целыми днями где-то бегает!»

Я для них как бог. Я могу сделать с ними все, что захочу, и им это отлично известно. Если мне захочется, их муравейник будет лопаться от еды, а если они меня рассердят — шмяк! — и они размазаны по подошвам моих сандалий.

Мама ушла из дому, забрала меня и переехала жить к Хасиде Швейг, но я сбежал обратно домой. Теперь у меня есть план. План, который заставит всех снова зауважать папу и меня. Это очень даже просто сделать, надо только придерживаться программы тренировок.

Два муравья — крошка хлеба, десять муравьев — это уже оливковый листок, триста миллиардов — это целая школа, поднимающаяся в воздух. «Поставьте нас на место! — орет им Манташ. — Я вам приказываю немедленно опустить нас вниз!» — но муравьи срать на него хотели, они слушаются только моих приказов. Теперь дети прыгают из окон школы, с каждым прыгнувшим ребенком школа становится легче, и муравьи начинают двигаться быстрее. Меньше чем через пять минут они переходят на бег.

И вот я возвращаюсь домой, возвращаюсь победителем. Меня боготворят не только муравьи, но и одноклассники. Нет больше школы, нет больше тех, кто стал бы смеяться над папой. Теперь все будет, как раньше. Мне хочется рассказать про это папе, но его нет дома. Я проверяю комнату за комнатой — он не в гостиной и не в спальне. Может быть, он уже знает, что всё позади, думаю я, может, он вернулся к себе на работу? Но нет: я вижу его из окна кухни, он во дворе, голый, стоит на четвереньках около муравейника[12].

Без нее

Чем заняться, когда умерла женщина, которая была главной любовью всей вашей жизни? Я вот прокатился в Иерусалим и обратно. Были чудовищные пробки, как раз начинался какой-то кинофестиваль. Один только путь от центра города до ворот Геа занял больше часа. Парень, с которым я ехал, был молодым адвокатом плюс мастером каких-то там боевых искусств. «Спасибо, — бормотал он всю дорогу. — Спасибо всем тем, кто проголосовал за меня, и в особенности моей маме, без которой... Без которой». Он всегда застревал на «без которой», и так триста раз.