Когда тайна раскроется - [15]

– Скажи мне, какая погода была во время нашего венчания.

– Что? – Несколько мгновений Александр смотрел на нее, разинув рот, потом издал стон досады. – Ты не можешь требовать от меня, чтобы я помнил подобные вещи. Я – мужчина, а не какая-нибудь падающая в обморок девица.

Элизабет лишь подняла брови, глядя на него и явно ожидая ответа. Александр нахмурился. Его учителя ничего не говорили ему о погоде, которая стояла во время свадьбы Кинкейда или в какой-либо еще день. Однако он помнил, что эта свадьба состоялась в октябре, после завершения сбора урожая. И если она была в Шотландии, в это время года…

Он решил действовать наугад в надежде, что ему повезет.

– Лил дождь.

Когда она сразу после этого задала ему следующий вопрос, он едва смог удержаться от вздоха облегчения.

– Место рождения моей матери?

– Северный Йоркшир.

– Мое любимое времяпрепровождение?

Он снова поднял брови.

– Надеюсь, оно не связано с кинжалами.

Она никак не прореагировала на его укол. Вздохнув, он выложил информацию относительно супруги Роберта Кинкейда, которой его обеспечили, посылая сюда:

– Мы вместе были недолго, леди, но если память мне не изменяет, вы любили играть в мерелс.[3] Вы также любили танцевать, ездить верхом и ежедневно брали лошадь, если позволяла погода.

Элизабет прекратила вопросы. Ее лицо ничего не выражало в неровном свете пылающего камина. Тем не менее она не сводила с него изучающего взгляда, словно хотела заглянуть ему в самую душу.

Ну пускай пытается – она ничего не разглядит. Он научился умело скрывать свои мысли и эмоции не только вовремя своей трудной службы рыцарем-тамплиером – несколько лет он старался об этой службе не вспоминать, – но также в аду допросов инквизиции. У него не было иного пути; раскрытие своей истинной природы не дает ничего хорошего, лишь снабжает врага оружием, которое он использует против тебя самого.

– Тогда напомни мне, – наконец продолжила она, – что ты сказал, чтобы убедить моего отца, что будешь для меня хорошей защитой?

Совсем легкий вопрос. Его учителя знали ответ на него не только из допросов Кинкейда, но и из расспросов его близких товарищей, захваченных вместе с ним на границе.

Александр сжал челюсти и силой выдавил из себя слова, словно заново переживая то, что тогда говорил:

– Я сказал, что, может, во мне и течет английская кровь, но мое сердце – с Шотландией и с ее борьбой за свободу. И я напомнил ему, что твоя мать – тоже англичанка и что она тоже сознательно выбрала свой путь, став его женой.

Элизабет снова замолчала, и Александр едва удержался, чтобы не нахмуриться, опасаясь, что, возможно, сказал что-то не так. Но в следующее мгновение Элизабет скрестила руки на груди и посмотрела на него. Глаза ее сияли, она словно поверила в то, во что не хотела верить. Боялась верить.

И он понял, что победил, но вместо торжества у него появилось странное ощущение, будто он тонет.

– Еще что-нибудь? – тихо произнес он.

– Да. Еще одна вещь, – пробормотала Элизабет.

Он подождал, в замешательстве глядя на ее красивые глаза, на то, как она зябко потирает плечи, несмотря на пылающий камин. И он мысленно обратился с просьбой к Богу, чтобы тот немедленно перенес его куда-нибудь в другое место. И чтобы он стал кем-нибудь другим, а не лгуном и ничтожеством, которым являлся в эту минуту, наполняя сердце этой ничего не подозревающей женщины ложными надеждами, призванными превратиться в ничто, когда все будет сделано и раскроется.

– Я хочу посмотреть на родимые пятна на твоей спине. Темное пятно, имеющее форму моего большого пальца, находится прямо под твоим правым плечом.

На него словно обрушилась ледяная вода. Александру стало горько. Он с силой сжал губы, хоть и постарался сдержать свои эмоции, зная, что эта проверка окажется для него самой легкой. Да, так и будет, хотя не оттого, что его учили наставники, или из-за какой-то информации от допрошенных людей Кинкейда. Это испытание он пройдет – если не уговорит ее отказаться от него – благодаря своим французским мучителям.

– Поверьте мне, леди, вы не захотите это видеть, – выдавил он из себя наконец.

– Захочу, – твердо ответила Элизабет. – И я увижу, иначе я больше не буду тебе верить.

Александр сжал челюсти и какое-то время молча смотрел на нее, пытаясь определить степень ее решимости. Он хотел найти какую-нибудь увертку, какую-то причину, которая позволила бы ему этого избежать, поскольку эта проверка вызывала в нем страшные воспоминания и кошмары.

То, что Кинкейд пережил в английском плену, вряд ли могло сравниться с тем, что Александр испытал во время дьявольских допросов французской инквизиции. Так сказал лорд Эксфорд, увидев, сколько места занимали раны на теле Александра. Кинкейд умер от болезни, вызванной сыростью и плохими условиями его содержания в тюрьме. Но в Данливи никто об этом не знал. Если Александр и имел какие-то родимые пятна на спине, они были уже неразличимы, так что он мог придать некоторое правдоподобие той лжи, в которую был втянут. Тем не менее воспоминания причиняли ему нестерпимые муки.

Элизабет не отступала от своего намерения. Она просто ждала.

Что ж, пусть так и будет.