Когда сорваны маски - [58]

, а?

– Вы до сих пор играете?

Он покачал головой:

– Даже гольф бросил. Я – белая ворона среди своих сверстников.

– И где этот Карл сейчас?

– Во Флориде. Якоб и Агнета одно время, кажется, даже жили там, чтобы он мог учиться в теннисной школе.

– Я видел старую фотографию Якоба Бьёркенстама в боксерских перчатках. Он занимался боксом?

– Да, но оказался слишком труслив для этого вида спорта. Ему бы только с сосунками драться.

– Или пинать лежачих, – подхватил я.

– Или пинать, – кивнул он. – Парень наверняка был без сознания, когда Якоб ударил его. – Грип поставил бокал на стол. – Если, конечно, это был Якоб.

– Сможете выступить со всем этим публично?

– А кому это нужно? Этой истории лет двадцать пять – двадцать шесть. Кого это все сейчас волнует?

– Родителей.

– Эдварда и Вивеку?

– Нет, убитого парня.

– А-а, ну тогда понятно. Только ведь сейчас, как и тогда, никто ничего не сможет доказать. Это была драка, стенка на стенку… Ну, какие сейчас устраивают «Ангелы ада» и тому подобный сброд… Или болельщики на стадионе, когда проигрывает их команда. Нет никаких свидетелей. Никто ничего не видел, не знал, не говорил. И я совсем не уверен, что это был Якоб, а не кто-то другой.

– Но Оскар Хеландер утверждал, что знает это наверняка.

Георг Грип недоверчиво поморщился:

– Как будто он видел…

– И Оскар Хеландер убит, застрелен, – закончил я.

– Ничего определенного сказать не могу, – пожал плечами Грип. – Я даже не помню, в каком состоянии мы были в тот вечер.

– Наркотики?

– Что? – не понял Грип.

– Вы слышали, что Бьёркенстам занимается наркотиками? Или Бьёркенстамы?

– С чего вдруг такие вопросы?

– В лесу обнаружена большая плантация марихуаны, не так далеко от моего дома. В утренней газете была об этом статья. Один мой информатор утверждает, что этим заправляют Бьёркенстамы. Точнее, моего информатора не удивило бы, если бы он узнал, что за этим стоит это семейство, так он выразился. Полиция оценивает стоимость урожая в миллионы крон.

– Об этом мне тоже ничего не известно. В молодости мы многое себе позволяли, особенно когда открыли для себя площадь Стюреплан. Но наркотики… Это был, как говорится, не наш кайф. Спиртное – да. Мы не баловались шампанским, мы его пили… – Тут он буквально взорвался громовым, булькающим хохотом. – Я уже давно живу в Лондоне, британский менталитет подходит мне больше шведского… Я сомневаюсь, что Якоб пробовал наркотики, для этого он слишком осторожен, я бы даже сказал труслив. Он никогда не лез в бутылку, предпочитал, чтобы для начала это сделал кто-нибудь другой.

– А вы, похоже, не слишком его любите, – заметил я.

– Люблю? – повторил Грип. – Да я его ненавижу с некоторых пор.

– За что же это?

– За то, что он подлец и обманщик.

Про себя я не удовлетворился этим объяснением, но промолчал.

– Вы многое о нем знаете, как я погляжу, – заметил Грип после долгой паузы. – А о той девушке что-нибудь слышали?

– О какой девушке? – не понял я.

– Его отношение к женщинам – это отдельная тема. Видите ли… здесь у него были свои странности…

– Какие?

– Он умел соблазнять деревенских простушек – деньгами, щедростью, шармом. Однажды он затащил одну такую в гостиничный номер, а наутро ее обнаружили там привязанной к кровати и с яблоком во рту. И на ягодице у нее было написано: «поросячья сучка». Но Якоб все отрицал. По его словам, они занимались любовью, потом он ушел и об остальном ничего не знает.

– И чем это закончилось?

– Ничем. Поговорили, поговорили, и папаше Эдварду пришлось раскошелиться.

– Боже мой, – прошептал я. – До сих пор я был уверен, что повидал всякого и меня трудно чем-либо удивить, но это… Как выражался мой дедушка, никогда я еще не заплывал так далеко от берега.

– И это было уже после знакомства с Агнетой, – продолжил Грип и добавил, пригладив пышную шевелюру: – Она покончила с собой.

– Кто, девушка?

Грип кивнул:

– Причина не установлена, но это, конечно, из-за Якоба. Она ведь говорила, что он взял ее силой, да и, как я слышал… анально. Она была изранена, вся в крови и сперме. Он же утверждал, что здесь ни при чем, что она сама все это подстроила. Я же думаю, что это проделки Якоба, он всегда жестоко обращался с женщинами… Это после этого случая я с ним порвал. Агнета – хорошая девушка. Ей пришлось нелегко, она ведь человек совсем другого круга. Все мы были одной большой компанией, все хорошие знакомые и переспали друг с дружкой хотя бы по одному разу. И тут появилась Агнета, она ведь училась на маникюршу… Наши дамы хихикали, и не всегда за ее спиной. Не знаю, как сейчас, но тогда она чертовски хорошо выглядела.

– Она и сейчас выглядит отлично, – заметил я.

– Меня это не удивляет.

Я допил остатки грога в бокале:

– Я хотел еще спросить о папе… Эдварде…

– Что?

– Я слышал, он увлекается железнодорожными моделями.

Грип снова разразился громовым хохотом:

– Простительная глупость в его годы, а?

– Нет, я тоже это люблю… Я вообще люблю поезда… Просто любопытно…

Грип налил себе полный бокал и осушил его одним глотком:

– Я слышал об этом его увлечении, но не видел ни одной модели. Видимо, это слишком личное. Бьёркенстамы не открывают душу кому попало.

Так, слово за слово, Георг Грип проводил меня до машины. Под конец он даже разрешил мне называть его ГГ, как это делали все его хорошие знакомые. При этом он не хотел фигурировать в газете под своим именем.