Когда сорваны маски - [2]

В ту ночь я уснул довольно быстро, при этом у меня возникло чувство, будто тот сон начался сразу после того, как я закрыл глаза. Я еще до пробуждения осознал, насколько он кошмарный, и очень этому удивился. Обычно после кальвадоса и нескольких затяжек марихуаны я вижу совсем другие сны.

Впрочем, «кошмарный» не совсем точное слово. Сон был в высшей степени странный и необъяснимый, насколько сны вообще поддаются толкованию. Итак, мне привиделось, что я пустился в плавание. Уже не помню с кем и когда, во всяком случае, мне запомнилась продолговатая моторная лодка, на которой я стоял и которая под конец превратилась в треугольной формы плот. При этом он плыл задом наперед, то есть спереди была одна из сторон треугольника, а противоположная ей вершина сзади. Таким образом плот и вышел в открытое море. В высшей степени странно, я бы сказал, если вообще возможно.

Так или иначе, плот набирал скорость, и я уже поднял парус – не помню, как мне это удалось, – когда на прибрежной скале вдруг показался человек. Я не то чтобы узнал его, просто почему-то сразу понял, что это один из моих друзей.

– Какого черта, Свенссон! – закричал он. – У тебя что-то с мотором, разве не слышишь, как он трещит?

С мотором? До сих пор я был уверен, что на плотах их не бывает, не я ли сам только что собственноручно поднял парус? Но тут я обернулся и увидел, что и мачта, и парус на самом деле куда-то пропали, а на палубе вибрирует нечто напоминающее мотор, если несколько сбитых досок можно вообще считать палубой. И это нечто дергалось, шипело и тарахтело – не исключено, что при этом и трещало.

– Закрепи мотор, – повторил мой приятель.

На мне были шорты, которых я наяву никогда не видел. Мотор же оказался тяжелый, я даже зауважал себя, когда смог оторвать его от палубы. Так вот я и стоял с этим раскаленным мотором, который тарахтел и, возможно, трещал, пока не бросил его в море, так что вода зашипела. И в этот момент море исчезло, мой мотор с грохотом ударился о землю и развалился на части. А потом у меня возникло чувство, будто подо мной образовалась какая-то кашеобразная масса, которая грозит меня засосать.

И эта масса пахла ванилью.

Мозги мои представляли нечто на нее похожее, и я никак не мог сообразить, почему разбился мотор.

Мотор… но как же… я же выбросил его за борт.

И в этот момент я проснулся и услышал стук в наружную дверь.

Дверь… Это она трещала и гремела.

Не успев продрать глаза, я поднялся с постели и поковылял к окну – посмотреть, кому это я понадобился. На пороге стояла та самая девчушка, что прошлым летом время от времени выходила откуда-то из лесу к моему дому полюбопытствовать, чем я там занимаюсь. Ей было лет девять-десять, и она всегда молчала, а когда кто-нибудь из нас пытался с ней заговорить, тут же исчезала в лесу. Только моему коллеге Арне Йонссону да Бодиль Нильссон – женщине, с которой я тогда встречался, – удавалось задержать ее на минутку. Однажды она даже выпила предложенную Арне чашку кофе.

Но нынешним летом я еще не видел этой девочки.

Стоило мне по-нормальному открыть глаза и прищуриться, – вероятно, впору было обзавестись очками, – как я непременно увидел бы на ее щеках слезы. Девочка ожесточенно колотила в дверь кулаком, а под конец пустила в ход и голову.

Я завернулся в простыню, вышел из спальни и отпер входную дверь.

Гостья, не замечая меня, тут же влетела в дом. Обежала два раза кухонный стол, выскочила из кухни и помчалась в спальню, где тут же плашмя упала на пол, заползла под кровать да так и осталась лежать там, как сраженный битой игрок в бейсбол.

Я снова запер входную дверь.

В ушах все еще отдавался стук: на самом деле теперь она изо всей силы колотила о пол локтями и коленями.

Похоже, она была чем-то страшно напугана. Я озирался, прикидывая, что бы на себя накинуть, когда снаружи послышались мужские голоса. Пришедших было двое. Я не опускал жалюзи на кухне, поэтому вжался в стенку, чтобы они меня не увидели. По крайней мере, одно окно я всегда открывал на ночь, поэтому сейчас слышал их разговор, хотя и неразборчиво.

Мужчины приблизились.

Они говорили тихо, почти перешептывались.

– Она должна быть где-то здесь, – сказал один.

– Она может быть где угодно, – отозвался второй.

Они стояли в какой-нибудь паре метров от дома.

Внезапно полумрак прорезал луч карманного фонарика. По стене забегало световое пятно.

– Какого черта ты делаешь?! – послышался возмущенный голос, и луч сразу пропал. – Не слишком умно посреди ночи светить фонариком в чужую комнату.

– Мне показалось, там кто-то шевелится.

– Свети в землю, а не в окно. Нам нельзя привлекать к себе внимание.

Я скосил глаза в сторону спальни. Девочка под кроватью заткнула пальцами уши.

– С тем же успехом она могла спрятаться в какой-нибудь лодке в гавани, – предположил первый.

– Думаешь, у нее есть там знакомые? – засомневался второй. – Иначе с какой стати кому-то брать ее на борт.

– Черт ее знает! – выругался первый. – Лежит себе где-нибудь под брезентом, вот будет кому-то сюрприз!

Ни один ни другой не обнаруживали и намека на сконский диалект. Классический стокгольмский выговор, так мне, во всяком случае, показалось. Хотя потом в речи первого я как будто уловил легкий иностранный акцент.