Когда шагалось нам легко - [12]

– Из-за чего драка? – обратился я к нему.

– Драка? – переспросил он. – Кто дерется? Не видел никакой драки.

– Да вот же. – Я указал на буйство у выхода, грозившее обрушить весь цирк-шапито.

– Ах это! – протянул он. – Виноват, мне послышалось, вы сказали «драка». Это всего лишь полиция.

И действительно, когда через несколько минут толпа наконец расступилась, из ее недр показались два клокочущих неудержимой злобой констебля, которых пыталась разнять публика. В конце концов их вытолкали, чтобы они продолжили выяснение отношений на улице; зрители приводили себя в порядок и отряхивали поднятые с пола фески; все успокоилось, и могучий негр возобновил самоистязание в благодарной тишине.

Затем последовали разнообразные акробатические номера, в которых маленькая француженка демонстрировала чудеса изящества и бесстрашия. Когда мы уходили, представление все еще было в разгаре и явно обещало ежевечерне продолжаться за полночь, до полного удовлетворения последнего зрителя. Эту малышку-француженку мы потом видели в городе: бледная и апатичная, она сидела со своим импресарио в кондитерской перед необъятным блюдом шоколадных эклеров.

В период Ураза-байрама железнодорожные билеты до Каира и обратно продавались за полцены, и мы с адвокатом решили прокатиться в очень комфортабельном мягком вагоне.

Прибыли мы ближе к вечеру и отправились на поиски гостиницы. В Египте все гостиницы скверные, причем такое положение оправдывают двумя противоположными доводами. Одни справедливо полагают, что при столь низких расценках качество обслуживания несущественно, а другие – что качество обслуживания несущественно при столь высоких расценках. Гостиницы обеих категорий процветают. Мы остановили свой выбор на первой разновидности: это было громоздкое, старомодное, принадлежащее грекам заведение «Отель Бристоль э дю Ниль» в Мидан-эль-Хазнедаре: даже в разгар сезона номер там обходится всего в восемьдесят пиастров за ночь. В моем номере было три двуспальных кровати под высокими балдахинами из пыльной противомоскитной сетки и два кресла-качалки, донельзя ветхие. Окна выходили на трамвайное кольцо. Обслуживающий персонал не говорил ни на одном из европейских языков, но это не играло особой роли, поскольку на звонок все равно никто не приходил.

Деннис – для удобства буду называть моего спутника именно так – уже бывал в Каире и теперь жаждал показать мне столичные достопримечательности: в первую очередь, естественно, «квартал красных фонарей».

По случаю праздника весь район был расцвечен иллюминацией. Через улицы от окна к окну тянулись навесы из яркой хлопчатобумажной ткани с набивным рисунком, имитирующим ковер. Расставив на тротуаре стулья, за плотной толпой гуляющих наблюдали сидящие рядком мужчины и женщины. В многочисленных небольших кофейнях собирались исключительно мужчины, которые смаковали кофе, курили, играли в шахматы. Этот район, помимо своего порочного назначения, служит еще и центром оживленной светской жизни: в некоторых кафе мужчины танцевали неторопливые и довольно неэстетичные народные танцы. Отовсюду неслась музыка. Кроме единственного патруля военной полиции, мы не увидели ни одного европейца; нас никто не разглядывал и не задевал, но нам самим было не по себе в этой почти семейной, праздничной атмосфере: мы ощущали себя непрошеными гостями, которые навязались тесной школьной компании в день рождения одноклассника. Когда мы уже собрались возвращаться в гостиницу, Деннис встретил своего приятеля-египтянина – инженера-электротехника, с которым накоротке общался в рейсе. Тот с горячностью пожал нам руки и представил своего спутника; они подхватили нас под руки, и мы вчетвером, дружески болтая, двинулись шеренгой по узкой улице. Инженер, который получил образование в Лондоне и рассчитывал занять высокий пост в телефонной компании, из кожи вон лез, чтобы создать у нас хорошее впечатление о своем городе, и попеременно то хвастался, то оправдывался. Как мы считаем: не очень ли здесь грязно? Местных жителей нельзя считать невежественными; жаль, что сегодня выходной – окажись мы здесь в любой другой день, он бы показал нам нечто такое, о чем в Лондоне слыхом не слыхивали; много ли у нас было девушек в Лондоне? У него – много. Он показал нам бумажник, лопавшийся от фотографий: ну конфетки же, правда? Но это не значит, что египетские девушки – дурнушки. У многих кожа совсем светлая, как у нас; кабы не выходной, он бы мог показать нам немало красавиц.

Похоже, молодой человек пользовался известностью. Со всех сторон его приветствовали знакомые, которым он тут же представлял и нас. Те пожимали нам руки, предлагали закурить. Поскольку никто из них не говорил по-английски, эти встречи надолго не затягивались. Наконец, спросив, не желаем ли мы выпить кофе, он привел нас в какое-то заведение.

– Здесь не так дорого, как в других местах, – объяснил он, – а то ведь некоторые заламывают жуткие цены. Как у вас в Лондоне.

Называлось это заведение, как гласила намалеванная на двери надпись по-английски и по-арабски, «Великосветский дом». Поднявшись по нескончаемой лестнице, мы вошли в тесное помещение, где трое глубоких старцев играли на струнных инструментах необычной формы. Вдоль стен сидела группа элегантно одетых арабов, которые жевали орехи. В большинстве своем это мелкие землевладельцы, объяснил наш новый знакомец: приехали на праздник из провинции. Он заказал нам кофе, арахис и сигареты, а в оркестр отправил полпиастра. В комнате присутствовали две женщины: невероятно тучное белокожее создание неопределенной национальности и роскошная суданка. Хозяин вечера спросил, не желаем ли мы, чтобы одна из девушек исполнила для нас танец. Мы не стали отказываться и выбрали негритянку. Его изумил и озадачил наш выбор.