Когда птицы молчат - [36]

Но те сальности, что она тайком шепчет мне на ухо, не вызывают привычного напряжения в члене.

Смотрю в это красивое лицо. Во взгляде плещется похоть и призыв. Это именно то, что я люблю наблюдать в глазах своих женщин. Но почему-то сегодня я ищу в ней нечто другое. Трогательно-доверчивое, мягкое, нежное. И вспоминаю удивленные голубые глаза Иры. Когда она смотрела на меня в то время, когда я двигался в ней, я видел, что она шокирована, что потрясена. Она отзывалась на мои прикосновения так, словно была с мужчиной впервые. Я чувствовал, что в то мгновение я был всем ее миром, и это ощущение потрясло меня. Она отдавалась мне без остатка. Ничего не оставляла скрытым. И мне казалось, что на дне ее прозрачных глаз я вижу ее душу.

Та нежность, с которой она проводила по моему лицу после, как неуверенно прижималась ко мне…

Я трясу головой, отгоняя эти образы. Настя соскучилась. Мне не стоит быть с ней грубым. Особенно при ее отце, хотя он мне не указ и в наши отношения никогда не лез. Умный мужик. Хотя мне кажется, что он был бы рад выдать за меня свою дочь. Вроде красивая и неглупая, но есть в ней что-то поверхностное, что бывает у детей богатых родителей, выросших в достатке и вседозволенности.

Меня-то уж отец держал в строгости. Пока был совсем пацаном, еще как-то баловал, компенсируя отсутствие матери. А потом и порол, когда совсем зарывался, и из дому выгнал, когда я в шестнадцать лет послал его к черту с его нравоучениями. Но принял без слов, когда спустя неделю скитаний по друзьям, а потом и по улице, вернулся домой. Прямо как мать…

Неприятный вкус во рту запиваю виски. Настя заказала какую-то сладкую белиберду, которую обычно пьет на вечеринках. Ее рука ложится на мои пальцы, и она шепчет о том, что папа сегодня слишком словоохотлив, а она хотела бы, чтобы он побыстрее заткнулся и уехал домой. Она мечтает опрокинуть меня на подушку и ….

Машинально улыбаюсь ей и вспоминаю, что моя подушка все еще хранит едва уловимый запах Иры, что-то свежее и летнее, будто цветочный луг после грозы.

И мне еще больше не хочется привозить туда Настю. Может, к ней поехать? Все-равно не отстанет. Да и ее шаловливые ручки под столом уже начинают пробуждать мой интерес.

Я машинально поднимаю глаза, чтобы посмотреть на движение в зале, и вижу ее глаза. Широко открытые, застывшие, словно льдинки. Она встает из-за столика, где сидит какой-то мужик. Еще одно мгновение смотрит на меня, уголок губ дергается низ, и она уходит так быстро, что едва не опрокидывает стул, вовремя подхваченный проходившим мимо официантом.

У меня в груди неприятно ноет. Я не ожидал, что она будет здесь. Наверняка, узнала, с кем я сижу. Ее побледневшее лицо до сих пор перед глазами. Мои руки начинают зудеть. Хочу взять телефон и объяснить ей.. Что ей объяснить? Что я трахаю Настю, когда не трахаю ее? Сама должна бы понимать, что у наших отношений есть только одна плоскость, и никто ничего никому не должен.

Однако мысль, что она вряд ли еще когда-нибудь согласится на встречу, неприятно бьет в виски, словно шарик от пинг-понга, ударяется снова и снова, не желая вылететь.

Извиняюсь и иду в мужской туалет. Набираю ее и думаю, что ей сказать. Тысячи слов приходят на ум, но я понимаю, что все это будет выглядеть как невнятное блеяние. По хр*ен, лишь бы взяла трубку. Когда услышу ее голос, пойму, что нужно, чтобы успокоить ее.

Но она упорно не отвечает. Трижды набираю ее и слушаю унылые гудки. При этом внутри словно образуется какая-то дыра, куда проваливаются все внутренности.

Обиделась, значит. Не хочет меня видеть. И слышать тоже не хочет. В ярости жму на отбой. Какого черта?! Что мне, баб мало? Вон одна уже сидит в мокрых трусиках, бери и пользуйся. Но я не хочу ее, я хочу видеть потрясенный взгляд, когда Ира кончает подо мной, хочу чувствовать, как сжимается вокруг меня, как льнет ко мне, словно весь мир рушится, и я единственный, кто не исчезнет.

Подобие рычания вырывается из груди, я в бешенстве ударяю о дверцу кабинки, и она с грохотом врезается в стену.

Как все чертовски запутанно! Почему нельзя обойтись без всех этих сцен? Ей со мной хорошо, я это знаю, мне с ней тоже. Я же не требую, чтобы она бросила своего мужа. Пусть спит с ним, мне по фигу. Да и спит ли вообще? Он целый день хмурый, по телефону с ней ругается. Ей бы кайф ловить, что сейчас может оттянуться в постели, а она из себя недотрогу корчит, словно девочка наивная.

Иду за столик и вижу, что в нашем полку прибыло. По-моему, это тот самый мужик, с которым она ужинала. Что за хр*ен такой? Солидно одет, дорого, вид лощеный, но глаза цепкие, взгляд прямой. Палец ему в рот не клади, руку откусит.

Она что, на два фронта работает? Спит еще с кем-то кроме меня? Яма внутри становится еще шире, засасывает остатки благоразумия.

Нет, надо взять себя в руки.

Здравствуйте, - протягиваю ему руку, он жмет крепко и быстро.

Сергей, это мой давний приятель, Михаил Петрович Лавров. Это один из моих директоров, Сергей Вронский. Михаил Петрович основал свое производство, когда уехал из родного города. Ну да не всем здесь везет, - мой босс улыбается с чувством легкого превосходства.