Когда проснется Харон - [3]

К моменту, когда «Олимп» очутился в точке, максимально близкой к Надежде, старший офицер забил мой трюм контейнерами, которые шаттлу предстоит спустить на поверхность вместе с передовым отрядом добровольцев. Недостатка в желающих отправиться на планету не наблюдается. Не знай я о тонкостях человеческой натуры, принял бы оптимизм за болезнь.

– Харон, до свидания, – звенит знакомый девичий голосок, когда шаттл готовится отделиться от меня, чтобы начать падение к голубой с прозеленью планете. – Была рада знакомству!

День Д

– Харон, это «Гермес»! Харон, ответь!

Настойчивый призыв вырвал меня из цепких объятий небытия, в которых я пребывал последние несколько месяцев, огибая красный карлик по вытянутой дуге. Мужской голос взывает на аварийной частоте одного из шаттлов и на заднем фоне я отчетливо слышу стенания и плач. Как непохоже на чувства, с которыми спускалась на твердь первая партия поселенцев во время моего предыдущего бодрствования.

Пионеры нашли планету пригодной для заселения. Прибывшие основали на месте высадки поселок, который стал быстро расширяться. Через несколько лет ему предстояло принять новую группу колонистов, ожидающих очереди в криокапсулах. К этому времени форпост цивилизации должен был стать независимым как минимум от поставок продовольствия, запасы которых на «Олимпе» стремительно сокращались. Старший офицер уже задумывался над введением пайков. Для кока он оказался человеком прозорливым.

– Требуется поддержка, – пилот «Гермеса» заходится кашлем.

– «Гермес», помощь какого порядка требуется? – уточняю я, просматривая данные, накопленные вспомогательной системой. То, чем она располагала, веяло тревогой. Шаттл нес в себе угрозу, и я инстинктивно поджал крылья солнечных батарей.

Благорасположенность Надежды оказалась обманчивой, что только подтверждало известный тезис о правилах, которые пишутся кровью. Колонизация планет земного типа разрешалась только в том случае, если прежняя биота зачищалась вплоть до последнего вируса. Но в нашем случае выбирать было не из чего, а выжигать – не чем.

Аккурат перед высадкой следующей партии, в поселке начался мор. Эпидемию вызвал земной патоген, видоизмененный контактом с автохтонной биотой. Возможно, будь у поселенцев больше времени, знаний и ресурсов, на мутанта нашлась бы достойная управа, но ни того, ни другого, ни третьего в распоряжении молодой колонии не было. Зараза оказалась респираторной и высоко вирулентной. К моменту старта шаттла с поверхности, выживших в поселке насчитывалось чуть более десятка.

– Харон, начинаю сближение, – хрипит «Гермес». – Стыковка – по готовности.

– «Гермес», в стыковке отказано, – я испытываю искреннюю горечь, что вынужден произносить страшные слова. – Ты ставишь под угрозу людей, оставшихся на «Олимпе».

– Харон, очнись, – взрывается негодованием пилот шаттла. – Нам требуется срочная эвакуация на «Олимп»! Нам нужно его медоборудование!

– Прости, «Гермес», я не могу рисковать жизнями людей.

– Будь ты проклят, бездушный приемник, – голос на несколько мгновений прерывается надсадным кашлем, а затем продолжает. – Я иду на таран.

Осуществить задуманное он, впрочем, не уже не может. Патоген добивает пилота «Гермеса» прежде, чем шаттл ложится на нужную траекторию. Челнок, лишившийся управления, клюет носом и срывается вниз – к голубовато-зеленому полумесяцу Надежды. Вспомогательная система уговаривает меня успокоиться и уснуть, но я не могу оторвать взгляда от крылатой машины, пока ее грациозный силуэт не охватывает пламя. Чуть позже шаттл рассыпается яркими искрами в плотных слоях атмосферы. В этом погребальном костре сгорает надежда «олимпийцев». Получив известие о печальной судьбе колонии, экипаж принимает решение лечь в анабиоз. Бодрствовать на борту остается всего три человека – старший офицер, его помощник и один из несостоявшихся колонистов второй партии. Они клянутся следить за тем, чтобы в криокапсулы товарищей бесперебойно подавалась энергия. Уходящие в сон видят в них героев. Мне же кажется, что они просто боятся гибернации.

День Е

– Харон? Ты слышишь меня?

Вспомогательная система растолкала меня настойчивыми сообщениями с поверхности планеты, которую я давно отказался называть Надеждой. Откликаться не хотелось. В первый год после мора ко мне часто взывали роботизированные системы, уставшие от одиночества и ищущие в далеком собрате призрачное утешение. Я не мог подарить им цель или смысл. Сигналы стали поступать все реже, пока однажды просто не умолкли. Однако на сей раз вспомогательная система уверяет, что снизу пытаются достучаться вовсе не автоматы.

Голос, едва различимый за пеленой помех, вполне человеческий и кажется знакомым. Кто-то выжил? Но разве это возможно? Ксеноки? Ну нет! Это просто невероятно.

– На связи, – отзываюсь я.

– Он здесь, – радостно восклицает голос, и я узнаю его по обертонам. Он принадлежит той самой рыжеволосой девушке, что много лет назад кричала мне «До свидания».

– Прием! Харон, родненький, как я рада тебя слышать! Было тяжело, но… Мы выжили!

– Ты не одна? – задаюсь уточняющим вопросом, попутно знакомясь с данными сканеров. Они отмечают на поверхности три активные метки. Из двух с половиной сотен спустившихся на дно гравитационного колодца…