Когда пробьет восемь склянок - [16]

— У кого-то бессонница, — сказал я. — Или проверяют, не тащит ли их якорь по дну. Уж не думаешь ли ты, что это наши друзья орудуют ломом в их передатчике? Может быть, они оставляют огни на всю ночь.

— Они появились десять минут назад. А теперь, смотри погасли. Интересно... Как ты поговорил с дядюшкой?

— Плохо. Сначала он смешал меня с грязью, потом отошел. У нас есть сорок восемь часов. — Сорок восемь часов? Что ты сделаешь за эти сорок восемь часов?

— Бог его знает. Сначала высплюсь. И ты тоже. Сейчас уже слишком светло для посетителей. Проходя через салон, Ханслетт сказал как бы между прочим:

— Я все соображаю... Как тебе показался констебль Мак-Дональд? Младший.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, он был каким-то угрюмым, подавленным. Как будто у него был камень на сердце.

— Может быть, он похож на меня. Может, он тоже не любит вставать посреди ночи. Может, у него неприятности с девушкой, а в таком случае должен тебе сказать, что любовные дела констебля Мак-Дональда меня не касаются. Спокойной ночи. Я должен был прислушаться к тому что сказал Ханслетт. Ради самого же Ханслетта.

Глава 3 Вторник, 10 часов утра — 10 часов вечера

Ровно через три часа после того, как я провалился в сон, меня разбудили. Да, все-таки разбудили. Надо быть в стельку пьяным или покойником чтобы не проснуться от этих воплей от грохота, если они раздаются в каких-нибудь двенадцати дюймах от вашего левого уха.

— Эй там, на «Файркресте» Эй там! — И бум-бум по корпусу яхты. — Могу я подняться на борт? Эй, эй, эй!

Я проклял этого плавучего идиота от всей своей души, насильно вырванной из сна, с трудом опустил непослушные ноги на палубу и встал с койки. И чуть было не упал: мне показалось, что у меня только одна нога. А шея болела просто нестерпимо, Взгляд в зеркало подтвердил, что внешность вполне соответствует самочувствию.

Я приоткрыл дверь в коридор. Слышно было, как храпел во сне Ханслетт. Я вернулся к себе и стал возиться с халатом и шотландским шарфом. Слышно было, как наверху закрепляют швартовы, — если не поспешишь, незванный гость может застать меня врасплох.

Одинокий ветер уныло дергал басовые струны такелажа, и, гонимые ветром, шли однообразной грядой волны — достаточно высокие, чтобы выход в море на сравнительно небольшой яхте стал делом не только трудным, но и опасным. Не менее трудно и опасно это было и для катера, который болтался на волнах бок о бок с нами. Он был невелик — меньше, чем могло показаться с первого взгляда, — но все же достаточно солиден, чтобы иметь застекленную каюту на носу, рулевую рубку, напичканную всякими переключателями и светящимися циферблатами, которые не посрамили бы кабину стратегического бомбардировщика, а на корме — низко посаженный кокпит, где могла бы с комфортом принимать солнечные ванны цели футбольная команда. На палубе находились три матроса в черных дождевых накидках к фасонистых французских бескозырках с черными лентами; двое из них цеплялись баграми за стойки ограждения «Файркреста». Полдюжины больших надувных кранцев не допускали, чтобы «Файркрест» коснулся своей плебейской обшивкой безупречной лаковой белизны корпуса катера. Мне не было нужды читать надписи на бескозырках матросов. чтобы узнать катер, обычно подвешенный на кормовых талях «Шангрн-Ла». На мостике стоял коренастый мужчина в шикарном белом кителе с блестящими пуговицами, над головой он держал зонтик, при виде которого библейский Иосиф позеленел бы от зависти; увидев меня, этот опереточный моряк перестал барабанить по обшивке «Файркреста» я уставился на меня.

— Ха! — кашлянул он, словно проталкивая застрявшие в глотке слова. — Наконец-то! Нельзя же столько копаться, приятель. Я совсем промок, просто насквозь, — Несколько темных пятнышек выделялись на белоснежном рукаве. — Могу я подняться на борт?

Не дожидаясь разрешения, он перепрыгнул через ограждение с удивительной для его лет и сложения легкостью и протиснулся в нашу рулевую рубку впереди меня — что было эгоистично с его стороны, поскольку он был с зонтиком, а я в одном халате. Я прошел следом и закрыл дверь.

Он был коренаст и крепко скроен, лет этак пятидесяти, с загорелым скуластым лицом, на котором выделялись кустистые брови, длинный прямой нос в рот, казалось, застегнутый на «молнию». Привлекательные малый — если вам нравятся люди подобного типа. Темные колючие глаза осмотрели меня с ног до головы и, если мне и удалось произвести на него впечатление, то он сумел скрыть это. — Простите мою медлительность, — извинился я. — Слишком мало спал. Ночью нас посетили таможенники, и после этого я уснуть не мог. Никогда не лгите, если есть хоть малейшая вероятность, что правда выплывет наружу, — и заработаете репутацию безукоризненно честного человека, — Таможенники! — прошипел он так, словно хотел сперва сказать «тьфу!» или «чепуха!», но передумал. — Банда невыносимых нахалов. Да еще посреди ночи... Надо было вышвырнуть их за борт. Пусть бы там и болтались. Невыносимо! Какого черта им было нужно?

Похоже, в прошлом он имел столкновения с таможней.

— Они искали похищенные химикаты. Ограбление где-то в Айршнре. Пропавшее судно.