Когда отцовы усы еще были рыжими - [23]

Но, в сущности, и мы жили неплохо! Фрида обильно снабжала нас едой, а если дома было уж слишком холодно, мы шли в музей. Мы осматривали его, а потом, примостившись у батареи под скелетом динозавра, либо пялились в окно, либо заводили с музейным сторожем беседу о разведении кроликов.

Сам по себе этот год был словно создан для того, чтобы прожить его до конца в спокойствии и созерцательности.

Если бы только отец не затеял такой возни с рождественской елкой!

Началось это совершенно неожиданно.

Мы зашли за Фридой в бар, проводили ее до дому и наконец улеглись, как вдруг отец захлопнул том "Жизни животных" Брема, который он все еще читал по вечерам, и спросил меня:

- Ты спишь?

- Нет, - отвечал я, было слишком холодно, чтобы спать. - Я сейчас понял, - заявил отец, - что нам необходима рождественская елка. - Он замолчал, ожидая, что я отвечу.

- Ты находишь? - спросил я.

- Да, - сказал он, - и притом самая лучшая, самая красивая, а не какая-нибудь завалящая, которая опрокинется, если на нее повесишь хотя бы грецкий орех.

При упоминании о грецком орехе я вскочил. Может быть, удастся раздобыть на елку хотя бы несколько пряников?

Отец откашлялся.

- Господи... - сказал он, - почему же нет, надо поговорить с Фридой.

- А может, - предположил я, - Фрида знает кого-нибудь, кто нам подарит елку?

В этом отец усомнился. И потом - такое дерево, как он себе вообразил, никто дарить не станет, ведь это богатство, настоящее сокровище.

- Может ли оно стоить целую марку? - спросил я.

- Марку? - Отец презрительно засопел носом. - Минимум - две.

- А где бывают елки?

- Видишь ли, - сказал отец, - я как раз сейчас над этим думаю.

- Но ведь мы никак не сможем ее купить, - заметил я, - две марки, где ты их теперь достанешь?

Отец поднял керосиновую лампу и осмотрелся в комнате. Я знал он соображает, что бы такое еще снести в ломбард; но все, что можно было, мы туда уже снесли, даже граммофон, из-за которого я ревел в голос, когда этот тип за стойкой, шаркая, унес его в заднее помещение.

Отец поставил лампу на место и откашлялся.

- Ты лучше спи, я должен как следует все обмозговать.

После этого разговора мы стали часами околачиваться возле тех мест, где продавались елки. Их разбирали одну за другой, а мы по-прежнему оставались ни с чем.

- А может, все-таки?.. - спросил я на пятый день, когда мы опять притулились возле батареи под скелетом динозавра.

- Что все-таки? - строго спросил отец.

- Я думаю, может, все-таки стоит попытаться заполучить самую обыкновенную елку?

- Ты с ума сошел?! - Отец был возмущен. - А может, еще капустную кочерыжку, такую, что и не поймешь - то ли это швабра, то ли зубная щетка? Об этом не может быть и речи.

Но к чему все эти разговоры? Рождество неумолимо приближалось. Поначалу рождественские леса на улицах были еще густыми, мало-помалу в них стали появляться просветы, а однажды вечером мы стали свидетелями того, как самый толстый продавец елок на Алексе, Джимми-Приводной-Ремень, продал за три с половиной марки последнее деревце, настоящую спичечку, поплевал на деньги, вскочил на мотоцикл и укатил.

Вот тут-то мы и приуныли. Не слишком, но все-таки достаточно, чтобы Фрида сдвинула брови больше, чем сдвигала обычно, и спросила, что с нами такое.

Мы, правда, уже привыкли хранить свои заботы про себя, но на сей раз сделали исключение, и отец ей все рассказал.

Фрида внимательно выслушала,

- Только и всего? Мы оба кивнули.

- Ну вы и комики, - сказала Фрида, - почему бы вам просто не пойти в Груневальд и не стибрить там одну елку?

Я нередко видел отца возмущенным до глубины души, но таким, как в тот вечер, - никогда.

Он стал белее мела.

- Ты это серьезно? - хриплым голосом спросил он. Фрида была поражена.

- Вполне, - сказала она, - ведь все же так делают.

- Все! - точно эхо повторил он сдавленным голосом. - Все! - Он поднялся и взял меня за руку. - Если позволишь, - обратился он к Фриде, - я провожу мальчика домой, а уж потом надлежащим образом отвечу тебе.

Ничего он ей не ответил. Фрида была достаточно благоразумна, она сделала вид, будто прониклась щепетильностью отца, и на следующий день извинилась перед ним.

Но какой от всего этого прок? Елки, той роскошной елки, которую воображал себе отец, у нас по-прежнему не было.

Но потом - настало уже двадцать третье декабря, и мы опять заняли свое излюбленное место под скелетом динозавра - отца вдруг осенило.

- Скажите, у вас есть лопата? - спросил он музейного сторожа, сидевшего рядом с нами на складном стульчике.

- Что? - воскликнул он и вскочил. - Что у меня есть?

- Лопата, старина, - нетерпеливо повторил отец, - есть у вас лопата?

Да, лопата у него была.

Я робко поднял глаза на отца. Он выглядел вполне нормально. Только взгляд его показался мне беспокойнее обычного.

- Хорошо, - сказал он, - мы придем сегодня к вам домой, и вы нам ее дадите.

Что он задумал, я узнал только ночью.

- А ну, - сказал отец и встряхнул меня, - вставай. Сонный, я перелез через решетку кровати.

- Что такое стряслось?

- Имей в виду, - сказал отец, останавливаясь передо мной, - украсть елку - это подло, но взять взаймы - можно.