Когда Нина знала - [74]

Шрифт
Интервал

На рассвете следующего дня после того, как надзирательница его полила, поставила Веру на место и исчезла, Вера попыталась сфокусировать на нем взгляд, но увидела лишь тьму и кое-где трещинки белизны. Двигаться ей запрещено, и она пытается унюхать его с того места, на которое ее поставили. Но запах мокрой земли силен и заполняет собою воздух. Она случайно касается мочки уха, щеки, тех мест, куда ее поцеловали, и вдруг в ней вспыхивает Милош, на один лишь миг, но и этого ей довольно. Наконец-то пришел! У него и правда ушла куча времени, пока удостоил ее визитом.

Она тут же нагибается, встает на колени, быстро проводит вокруг руками, пока не натыкается на маленькую пирамидку из камней. Она кладет на нее обе ладони, будто благословляет головку ребенка. Она изучает росу, что на пальцах. Роса расположена по кругу. А растение, похоже, стоит в центре. Она все еще не решается его коснуться. Ей довольно и того, что она знает – оно здесь. Она осторожно вводит пальцы в кружок и касается влажной земли, и тут же будто сходит с ума, всовывает все пальцы целиком. Ее охватывает чувство волшебного счастья. Эта земля – сплошное богатство и изобилие. Кто к ней прикоснется, получит защиту от всякого зла. Она подносит выпачканные пальцы к лицу и вдыхает их запах. Она кладет комочки земли на язык, их рассасывает, и, не задумываясь, их глотает, и давится ими, и хохочет. Ее пальцы вновь тянутся внутрь, в этот кружок, и порхают теперь над чем-то тоненьким, мягким и нежным.

Маленькое растеньице, низкое, с крошечными листьями. После месяцев пребывания среди острых валунов ее пальцы грубы и шершавы. И она почти не способна ощутить прикосновение листьев. Поэтому она трогает их внутренней стороной руки. Нежность, какой не бывает…

Она гладит, не мнет, не губит, боже избавь, но прикасается так, чтобы что-то от него, тонкий, незнакомый запах пристал к ее пальцам.

Она нюхает, вдыхает в себя. Почти невозможно вынести это изобилие. Вера вскакивает на ноги. Ложная тревога. Внизу, в пропасти, в море, деревянная балка ударилась о дерево.

Маленький саженец. Крохотные листики. Листочки, полные жизни, может, есть и стебелек, она вдруг засомневалась, и ей срочно нужно узнать: есть он, стебелек, или нет? Может, больше, чем только один стебелек? И как они расположены, листочки эти? Растут теснехонько, друг возле друга? Или реденькие? А то по парам, один напротив другого? Как же она не обращала внимания на такие вещи? Она не осмеливается нагнуться и снова к нему прикоснуться. Но это прикосновение в ней живо: как тонкий бархат, потому что на листьях есть пушок. Все такое нежное, в томлении вздыхает Вера, такое тонкое и хрупкое, и ей понятно, что нет у него шансов, у этого маленького росточка, в таком месте, под таким солнцем, без капельки тени.

И потом кратчайший миг, как толика времени, что между затрещиной и болью или между страшным сообщением и его попаданием в мозг, и в эту толику времени Вера не чувствует ничего и не размышляет, но уже знает.

И потом из нее вырывается хохот, уродливый, грубый, блевотный хохот, и тело отшатывается от растения, и ей хочется одного – без оглядки бежать, не быть нигде, идиотка поганая, слепая корова. Потому что ей вдруг открылось, что она делает здесь, на вершине горы, что они делают с ней и как они используют ее здесь, используют ее тело от рассвета до заката.


Вчера в четыре часа дня буря наконец-то утихла, и мы отплыли на остров. Прогнозы погоды, которые мы проверили на нескольких сайтах, сказали, что она возобновится только ночью. А ночью, так мы решили, уже будем сидеть в самолете, летящем в Израиль. Мы заплатили целое состояние владельцу рыбацкого суденышка, единственному, кто согласился в такую погоду плыть с нами на остров. Он потребовал предоплату и когда получил от Рафи деньги, матерился и плевался в воду. Он ненавидел себя и собственную алчность, а больше всего ненавидел нас. Он сказал, ткнув пальцем в свои часы, что будет ждать нас один час и ни минутой дольше, а потом поплывет обратно на берег, с нами или без нас. Мы прикинули время: час на острове, сорок минут для возвращения на сушу. Еще два с половиной часа быстрой езды до Загреба – мы укладываемся, видимо, с натяжкой, но к самолету успеваем.

Я пытаюсь все рассказывать по порядку, так, как это происходило, придерживаясь последовательности событий.

Бо`льшую часть плавания мы стояли близко к носу. Нас раскачивало вместе с суденышком, ветер и морская вода в нас хлестали, и воздух вонял дохлой рыбой. Хозяин суденышка прорычал, что приближается «бора», сильный северный ветер. Полиция уже перекрывает дороги, потому что этот ветер сносит машины.

И тут я увидела в тумане силуэт острова, и у меня подкосились ноги. Я зашла в защищенную внутреннюю каюту. За секунду до того, как мы попадем на остров, мне захотелось побыть одной.

Дождь преподнес нам сюрприз и полил снова. Проливной, могучий.

Я написала: «Уже можно разглядеть остров. Какое ощущение? Страшновато. И некое благоговение».

Выхожу наружу.

Нина что-то мне говорит. Понять невозможно. Она орет мне в ухо, насколько этот остров напоминает ее остров в районе Арктики. Оба похожи на голову огромного кита, который лежит в воде.


Еще от автора Давид Гроссман
С кем бы побегать

По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.


Как-то лошадь входит в бар

Целая жизнь – длиной в один стэндап. Довале – комик, чья слава уже давно позади. В своем выступлении он лавирует между безудержным весельем и нервным срывом. Заигрывая с публикой, он создает сценические мемуары. Постепенно из-за фасада шуток проступает трагическое прошлое: ужасы детства, жестокость отца, военная служба. Юмор становится единственным способом, чтобы преодолеть прошлое.


Бывают дети-зигзаги

На свое 13-летие герой книги получает не совсем обычный подарок: путешествие. А вот куда, и зачем, и кто станет его спутниками — об этом вы узнаете, прочитав книгу известного израильского писателя Давида Гроссмана. Впрочем, выдумщики взрослые дарят Амнону не только путешествие, но и кое-что поинтереснее и поважнее. С путешествия все только начинается… Те несколько дней, что он проводит вне дома, круто меняют его жизнь и переворачивают все с ног на голову. Юные читатели изумятся, узнав, что с их ровесником может приключиться такое.


Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".


Дуэль

«Я был один, совершенно один, прячась под кроватью в комнате, к дверям которой приближались тяжелые страшные шаги…» Так начинает семиклассник Давид свой рассказ о странных событиях, разыгравшихся после загадочного похищения старинного рисунка. Заподозренного в краже друга Давида вызывает на дуэль чемпион университета по стрельбе. Тайна исчезнувшего рисунка ведет в далекое прошлое, и только Давид знает, как предотвратить дуэль и спасти друга от верной гибели. Но успеет ли он?Этой повестью известного израильского писателя Давида Гроссмана зачитываются школьники Израиля.


Кто-то, с кем можно бежать

По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась - в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне...По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.


Рекомендуем почитать
Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.


Скучаю по тебе

Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?


Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.


Кроха

Маленькая девочка со странной внешностью по имени Мари появляется на свет в небольшой швейцарской деревушке. После смерти родителей она остается помощницей у эксцентричного скульптора, работающего с воском. С наставником, властной вдовой и ее запуганным сыном девочка уже в Париже превращает заброшенный дом в выставочный центр, где начинают показывать восковые головы. Это начинание становится сенсацией. Вскоре Мари попадает в Версаль, где обучает лепке саму принцессу. А потом начинается революция… «Кроха» – мрачная и изобретательная история об искусстве и о том, как крепко мы держимся за то, что любим.


Небесные тела

В самолете, летящем из Омана во Франкфурт, торговец Абдулла думает о своих родных, вспоминает ушедшего отца, державшего его в ежовых рукавицах, грустит о жене Мийе, которая никогда его не любила, о дочери, недавно разорвавшей помолвку, думает о Зарифе, черной наложнице-рабыне, заменившей ему мать. Мы скоро узнаем, что Мийя и правда не хотела идти за Абдуллу – когда-то она была влюблена в другого, в мужчину, которого не знала. А еще она искусно управлялась с иголкой, но за годы брака больше полюбила сон – там не приходится лишний раз открывать рот.


Бруклинские глупости

Натан Гласс перебирается в Бруклин, чтобы умереть. Дни текут размеренно, пока обстоятельства не сталкивают его с Томом, племянником, работающим в букинистической лавке. «Книга человеческой глупости», над которой трудится Натан, пополняется ворохом поначалу разрозненных набросков. По мере того как он знакомится с новыми людьми, фрагменты рассказов о бесконечной глупости сливаются в единое целое и превращаются в историю о значимости и незначительности человеческой жизни, разворачивающуюся на фоне красочных американских реалий нулевых годов.


Лягушки

История Вань Синь – рассказ о том, что бывает, когда идешь на компромисс с совестью. Переступаешь через себя ради долга. Китай. Вторая половина XX века. Наша героиня – одна из первых настоящих акушерок, благодаря ей на свет появились сотни младенцев. Но вот наступила новая эра – государство ввело политику «одна семья – один ребенок». Страну обуял хаос. Призванная дарить жизнь, Вань Синь помешала появлению на свет множества детей и сломала множество судеб. Да, она выполняла чужую волю и действовала во имя общего блага. Но как ей жить дальше с этим грузом?