Когда мы встретимся снова - [14]

— Нам не следует радоваться, — с упреком произнесла было мать, хотя и сама улыбалась, говоря эти слова. — Она не виновата в том, что с ней стало.

Сюзанна могла представить себе тот день так ясно, словно смотрела на фотографию. Маргарет, ее мать, была невысокой и полненькой, с седыми волосами. Лицо ее еще не избороздили морщины, но кожа уже обвисла и собиралась в складки, как у яблока, которое хранили слишком долго. На ней были слаксы цвета морской волны и свитер ручной вязки, а вокруг шеи повязан белый шарф в крапинку. В то утро Сюзанна вслух заметила, как чудесно выглядит ее мать без рабочего халата, который она носила все это время. Маргарет засмеялась и сказала, что больше никто и никогда не заставит ее надеть его снова, и теперь она, может быть, даже сделает завивку и укладку, раз уж у нее появилось время для себя.

Чарльз, отец Сюзанны, выглядел очень представительно: высокий, элегантный и стройный мужчина с умными темными глазами и кустистыми черными бровями. Волосы его все еще были густыми и без седины, несмотря на то, что ему исполнилось уже пятьдесят восемь лет. В тот день он был совсем как мальчишка — яростно ворошил угли в костре, смачивая старую одежду керосином, прежде чем бросить ее в огонь.

Родственники часто говорили, что Сюзанна просто копия своей матери, когда та была в ее возрасте. Сюзанна и сама это видела, когда смотрела на стоявшую на буфете фотографию девушки в свадебном платье. Тогда у нее были длинные темные волосы, детские ямочки на щеках и пухлые губки. Но, поскольку Маргарет исполнилось уже сорок, когда родилась дочь, и волосы ее поседели, а сама она располнела, то Сюзанне было трудно представить себе, что эта красивая девушка — на самом деле ее мать.

Ее родители поженились сразу же после начала войны в 1939 году, и Чарльз выглядел просто потрясающе в своей капитанской форме. Мартин родился в начале 1941 года. Сюзанну всегда интересовало, почему между рождением брата и ее собственным прошло целых десять лет, но она никогда не осмеливалась спросить об этом.

Этой весной и летом 1967 года все шло просто замечательно. Она помнила, что написала Бет и пригласила ее остановиться у них в доме, а не у своей тетки, и то, как здорово было смело расхаживать по дому, а не передвигаться на цыпочках, боясь разбудить бабушку, и теперь они снова могли ходить в кино и на прогулки всей семьей.

Но она так никогда и не рассказала Бет о перемене, которая произошла в их жизни. О том, как мать включала по воскресеньям на всю громкость радио, чтобы послушать музыкальную передачу, и как от стен дома эхом отражался громкий смех отца. Или о том, как иногда мама принималась щекотать его, и они играли в догонялки, бегая по саду, как дети. Она думала, что Бет не сможет этого понять, поскольку не знает, как мрачно и тускло текла их жизнь до этого.

Какое-то время все у них было перевернуто вверх дном, поскольку мама захотела сделать весеннюю генеральную уборку и освежить дом косметическим ремонтом. Всю мебель вынесли на лестницу, и дом насквозь пропитался запахами дезинфицирующего средства, полировки и краски. Отец покупал на ужин рыбу с жареной картошкой, и они часто ели, сидя перед телевизором, чего никогда не могли позволить себе раньше.

Как раз в эти месяцы Сюзанна начала замечать, насколько красив их дом, возможно потому, что мама не уставала шутливо повторять, что намеревается вернуть ему «его былую элегантность». Естественно, Сюзанна давно знала, что это очень старый дом, наверняка построенный для какого-то знатного семейства, судя по резной дубовой лестнице и деревянным панелям в коридоре. Но ей всегда хотелось жить в миленьком коттедже эпохи Тюдоров с черепичной крышей, каких было так много в деревне, или в одном из современных бунгало и домов, стоявших вдоль дороги на Луддингтон, потому что люди говорили, что при виде «Гнездовья» — их дома — у них мурашки бегут по коже, так таинственно он прячется среди деревьев.

Внезапно она поняла, что смотрит на их дом другими глазами, восхищаясь его кладкой из красного кирпича, окнами с решетками, высокими дымовыми трубами. Как прекрасно было пробежать по саду, спуститься к реке и смотреть на лодки, проходившие шлюз, или наблюдать, как над плотиной поднимается легкий туман. Она не могла дождаться, когда приедет Бет, потому что была уверена, что та назовет все это волшебством.

Пока бабушка была жива, дом никогда не казался таким большим, так как четыре большие спальни были заняты, а две комнаты на чердаке забиты хламом. Но сейчас, когда они избавились от кресла-каталки, старых сундуков и прочей рухляди, которую привезла с собой бабушка, дом сразу стал просторным и светлым.

— Мне никогда не нравился весь этот хлам, — сказала как-то мать, сваливая два уродливых стула в кучу мебели в садике перед домом, которую должны были забрать для распродажи. — Но она настаивала, хотя все эти вещи были абсолютно бесполезными. Господи Боже, как хорошо, что все закончилось.

Внизу располагались три гостиные и кухня. В главном зале были большие, доходящие до пола, двустворчатые окна, выходившие в сад, который спускался к реке Эйвон и шлюзу. Сюзанна всегда любила сад, с его многочисленными плодовыми деревьями, цветущими кустарниками, извилистыми тропинками, на которых она играла в классики, и маленьким прудом, где жили лягушки.