Когда любишь - [12]

Он стоял в лучах заходящего солнца, чтобы обсохнуть, и осматривал озеро. Его сердце подпрыгнуло, когда он понял, что это колеса корабликов, которые, подпрыгивая, скользили по воде. Он устало потащился к беседке теперь уже к той, за которой он раздевался утром - и упал на скамейку. Это было место, где тропические рыбки плавали в океанской воде, хотя тут не было океана, а целые флотилии великолепных корабликов плыли сами собой, и никто не любовался ими, и где бесценные статуи стояли, затаившись в безупречно ухоженных кущах глубоко в лесу, и... но он не видел всего этого, он уже привык к чудесам этого невероятного места.

Кроме того, он все еще был слаб. Он поморщился: тоже еще, утопленник... пошел ко дну у самого берега! Конечно, он был не в себе, по крайней мере, какое-то время. Да и она была не настоящей. Он же сам видел зеленоватый оттенок кожи... Или это из-за освещения? Тот, кто сумел соорудить такой рай и ухаживать за ним, мог запросто изобрести какую-нибудь штуковину, чтобы загипнотизировать человека, как в научно-фантастических романах. Он поежился от неловкости - а вдруг кто-нибудь и сейчас наблюдает за ним? - и поспешно принялся одеваться.

Да конечно, она была ненастоящей. А может, и все это было не наяву и просто привиделось ему после того, как он чуть не утонул?

Только... он прикоснулся к губам... Ему же мерещился кто-то, дующий в рот! Он когда-то слышал, что так спасают утопленников. "Это же только оболочка, но где ты? Скажи мне, ты здесь?" Что значили эти слова? Он медленнее, как во сне, оделся, бормоча: "Какого дьявола я нажрался этого пирога?" Интересно, что он скажет Сэмми? Если все это ему привиделось, то Сэмми ничего не поймет. Если она на самом деле была, то Сэмми теперь всегда будет подзуживать: "Ты что, встретил ее в таком местечке, и единственное, что сумел - блевануть на нее?". Нет, он ни за что не расскажет ни Сэмми, ни другому. И никогда в жизни не женится.

Ну и ну. Ничего себе начало. Сначала она спасает тебе жизнь, а ты не знаешь даже, что и сказать, а потом... о, Господи, и вспоминать не хочется. Ну да ладно - все равно она была не настоящая.

Интересно, как ее зовут? Даже, если она не настоящая. Множество людей носят ненастоящие имена.

Он выбрался из беседки и ахнул.

Она стояла и ждала его. На ней было скромное коричневое платье, туфли без каблуков, в руке кожаная сумочка, а волосы заплетены в косу и аккуратно уложены короной вокруг головы. Она выглядела совсем обыденно, как будто ее выключили, и кожа больше не светилась; казалось, она вот-вот исчезнет. Она действительно легко могла бы раствориться, исчезнуть, но не в прозрачном воздухе, а в толпе. В толпе он, конечно же, прошел бы мимо, не обратив на нее внимания, если бы не эти глаза.

Она быстро подошла к нему, провела ладонью по щеке и засмеялась, глядя на него. Он снова отметил ослепительную белизну выступающих зубов, таких острых...

- Ты покраснел! - сказала она. - И зачем все так говорят, как будто от этого перестаешь краснеть? Он спросил:

- Куда вы идете?

Она быстро посмотрела ему в глаза, по очереди, в один, другой, потом в оба сразу. Затем скрестила длинные руки на сумочке, опустила взгляд и тихо сказала:

- С тобой...

После этих первых слов были другие, много других, которые становились со временем все дороже и значимее для него.

А потом он отвез ее в город, пригласил пообедать, потом проводил в Вест-Сайд, туда, куда она сказала, и всю ночь они простояли у входа, болтая.

Через полтора месяца они поженились.

- Я не мог возражать, - сказал Вебер доктору Рэтберну.

Они стояли рядом, наблюдая, как множество рабочих снуют по гигантскому каменному сооружению в четверти мили от замка, который, кстати, был не видим отсюда, и люди о нем не подозревали. Работа началась днем раньше в три часа пополудни и не прерывалась на ночь. Не было упущено ничего, абсолютно ничего из того, что перечислил доктор Вебер, и все это теперь было в его распоряжении, и уже стояло, либо устанавливалось.

- Я понимаю - ответил Рэтберн. Он действительно понимал.

- Я не только не мог возражать, я просто не захотел. В конце концов, каждый человек к чему-то стремится, имеет какие-то желания. А этот Кеог как вы думаете, с чего он начал? Первое, чем он поинтересовался - каковы мои личные планы. И вдруг все, о чем я мог только мечтать идет прямо в руки. И все обещания выполняются.

- Что верно, то верно. Им нет смысла обманывать. Ну, а как вы расцениваете перспективы?

- Вы имеете ввиду этого молодого человека? - Он посмотрел на Рэтберна. - Впрочем, я понял, что вы имеете в виду... Вы спрашиваете, могу ли я дорастить одну из этих мнимых яйцеклеток до нужного срока. Знаете, только дурак может утверждать это наверняка, а эта работа - не для дураков. Все, что я могу сказать - я попытался начать. И, честно признаюсь, я бы ни за что не взялся за это, если бы не она с ее безумной идеей. Я уехал оттуда в четыре утра с мазком из носоглотки, и к девяти выделил примерно полдюжины клеток и поместил их в питательную среду из бычьей плазмы - просто потому, что ничего другого не оказалось под рукой. Теперь можно продолжать работу; я уже сказал им об этом по телефону. А к тому времени, как я прибыл сюда, - добавил он, обводя рукой строение, тут уже почти готова исследовательская лаборатория размером с городской медицинский центр. Я не мог возражать, - повторил он, возвращаясь к началу беседы. - А эта девушка... В ней какая-то огромная сила. Она так давит в прямом и в переносном смысле, что ей не возможно сопротивляться... Эй, поставьте у северо-восточного входа! - крикнул он мастеру. - Я сейчас спущусь и покажу. - Вебер повернулся к Рэтберну. - Мне пора.