Когда красное становится черным - [49]

Чэнь не мог не войти в комнату Инь, хотя он и не намеревался делать этого, ведь Юй уже провел тщательный осмотр.

Ему стало грустно, когда он подумал об одинокой женщине, чью смерть он должен теперь расследовать более усердно. Мебель уже покрылась тонким слоем пыли, которая каким-то непонятным образом делала все предметы ему знакомыми. Лежала пачка старых журналов, в которых были закладки. Он полистал их и обнаружил, что на каждой помеченной странице были стихи Яна, которые позже появились в сборнике. Высоко на пожелтевшей от времени стене все еще висела картина, написанная в традиционном китайском стиле, на которой были изображены две канарейки. Больше ничего, что относилось бы к Инь, в комнате не было.

Комнату, в которой жила Инь, в среде писателей называли «тинцзыцзянь» – «место, где слышишь слово». Были писатели, не вылезавшие из нищеты и не имевшие возможности снимать хорошие комнаты, не только в тридцатых, но и в девяностых годах. Комната тинцзыцзянь – это пространство в доме, которое только символически можно было назвать жильем. Оно располагалось между двух этажей и с трудом подходило для проживания.

Его удивляло и само помещение, и возможность что-то делать в такой комнате, и то, что комнату идеализировали в художественных произведениях. В прошлом тинцзыцзянь не казались такими гламурными, но теперь вызывали ностальгию. «Мысли волшебным образом созревали в памяти». Это строчка из стихотворения какого-то русского поэта, но Чэнь не смог ее понять, когда прочитал в университетские годы. Он смог осмыслить ее лишь много лет спустя.

Чэнь стал прохаживаться по тинцзыцзянь, хотя для этого было не так уж и много места. Он хотел собраться с мыслями.

Для Инь было не просто творить здесь. Здесь вообще все было не просто, по той причине, что люди то и дело спускались и поднимались по лестнице, отовсюду исходил шум, а воздух был наполнен различными запахами. Вот и сейчас с кухни шел неприятный резкий запах от соленой рыбы, скворчащей на сковородке. Он поморщился.

Чэнь подошел к окну и осторожно облокотился на подоконник, с которого облезла почти вся краска.

Единственным преимуществом для писателя в этой комнате было окно, расположенное ниже второго, но выше первого этажа, почти на уровне глаз, из которого открывался вид на всю суматоху и толкотню переулка, такого близкого и одновременно далекого.

Несмотря на холодную погоду, в переулке было несколько жителей. Они перекатывали в руке шарики [10], разговаривали и между делом ели, обмениваясь тонкими кусочками жареной свинины и свежеприготовленной рыбы. Чэнь не мог понять, был ли это поздний завтрак или ранний обед. Мимо них то и дело сновали продавцы, предлагая различный товар, развешанный на жердях, которые они несли на плечах. Прошел пожилой мужчина с уткой в руках. Чэнь увидел, как он остановился, чтобы напоить ее из лужи, а потом быстро засеменил, исчезнув, как облако. Возможно, перед глазами старика предстала картина приготовленной утки политой маслом и обсыпанной семенами кунжута Он крепко схватил за горло беспомощную птицу, при этом его лицо выражало полное удовлетворение. Может, это мистер Жэнь, экономный гурман? Старший следователь Чэнь только потом вспомнил, как мистер Жэнь говорил ему, что почти не готовит дома.

Чэнь еще раз взглянул на крутой изгиб переулка, на угол, где сейчас на бамбуковом стульчике сидела Креветочница, с теми же пятнами на одежде, с тем же большим тазом возле ног, наполненным сверкающей рыбной чешуей. Наверное, она договорилась с еще одним продуктовым магазином.

Когда он спускался по лестнице к черному входу, он обратил внимание на почти скрытое от глаз пространство под лестницей.

В шикумэне любая неиспользуемая площадь была на вес золота. Поскольку не нашлось семейства, претендовавшего на место под лестницей, здесь устроили что-то вроде кладовки, куда сносили ненужные вещи, хотя, по мнению некоторых, они имели некоторую ценность: сломанный велосипед семейства Ли, трехногий ротанговый стул Чжанов, труба печи Хуанов. Чэня заинтересовало то что это место было закрыто чем-то вроде занавеса из какой-то тяжелой материи, возможно бывшим дорогим гобеленом, который за давностью лет и под воздействием дыма от угольных печей потускнел.

Занавес мистически шевелился. Как только Чэнь сделал шаг в том направлении, из-за занавеса вынырнули два мальчугана. Они, наверное, играли там в прятки. Увидев Чэня, они убежали, смеясь и пронзительно визжа. Чэнь отодвинул полотно; место было завалено грязным, вышедшим из строя хламом.

За ним сразу же протиснулся мужчина средних лет и взял стоящую у лестницы сумку с углем.

– Извините, время обедать, – промямлил он, бросая в ковш куски угля.

Взглянув на часы, Чэнь понял, что провел здесь почти три часа и не нашел для следствия ничего стоящего. Возможно, он получил общие представления для своего перевода, но никаких реальных идей для «Нового Мира» у него не возникло.

Он ушел из шикумэня обходными путями, а затем вернулся к основному переулку, в котором пульсировала жизнь, как говорил ему Почтенный Лян. Чэнь увидел женщину среднего возраста, моющую горшок из красного дерева. Другая женщина быстрыми шагами шла из магазина с полной корзиной съестного. Еще одна женщина разделывала крупного карпа, разложив рыбину на ровном месте в переулке. Она соскабливала чешую и между делом сплетничала.