– Гретхен.
– Ах, это та блондиночка, – сказал он и пропустил меня; я избавлю себя от описания того, что увидел там, внутри, ссылкой на соответствующую литературу «для девиц», на кино и телевидение; я избавлю себя даже от описания Гретхен (смотри выше), важно лишь то, что Гретхен оказалась на редкость сообразительной и тут же согласилась за кусок мыла «Пальмолив» соединить меня по междугородному с приходом Кершенбах (я надеялся, что таковой все же существует) и вызвать к телефону ту, на которой я женился. Гретхен сняла трубку, заговорила с кем-то по-английски – говорила она свободно – и объяснила мне, что ее друг попробует заказать служебный разговор, так, мол, будет быстрее. Пока мы ждали, я предложил ей закурить, но у нее был лучше табак; тогда я попытался сунуть ей авансом обещанный кусок мыла, но она наотрез отказалась, она, мол, не возьмет за это вознаграждения, а когда я стал настаивать, она заплакала и сказала, что один ее брат в плену, другой – убит, и я пожалел ее, потому что таким девушкам, как Гретхен, плакать не к лицу; она созналась даже в том, что тоже католичка, но как раз в тот момент, когда она собиралась вытащить из ящика свою конфирмационную фотографию, раздался звонок; Гретхен сняла трубку и сказала:
– Господин священник.
Но я уже успел расслышать, что там звучал не мужской голос.
– Минуточку, – сказала Гретхен и протянула мне трубку.
Я был так взволнован, что не мог удержать трубку, она в самом деле просто выпала у меня из рук, к счастью, прямо на колени Гретхен; Гретхен взяла ее и поднесла к моему уху, и тогда я сказал:
– Алло, это ты?
– Да, – сказала она, – а ты, ты где?
– Я в Бонне, – ответил я. – Война кончилась – для меня.
– Господи, – сказала она. – Просто не верится. Нет, это неправда.
– Это правда, – сказал я. – Ты получила тогда мою открытку?
– Нет, – сказала она. – Какую открытку?
– Когда я попал в плен… нам тогда разрешили написать по открытке.
– Нет, – сказала она. – Вот уже восемь месяцев, как я ничего о тебе не знаю.
– Сволочи! – сказал я. – Проклятые сволочи!… Скажи мне только еще, где находится Кершенбах?
– Я… – она плакала так сильно, что не могла уже говорить, я слышал, как она всхлипывала и глотала слезы, пока, наконец, не прошептала: – Жди на вокзале в Бонне, я приеду за тобой.
Больше я не слышал ее голоса, кто-то сказал еще что-то по-английски, но я не понял, что именно.
Гретхен поднесла трубку к своему уху, еще мгновение послушала и, наконец, положила ее, покачав головой. Я поглядел на нее и понял, что не могу уже предложить ей мыло. «Спасибо» сказать я ей тоже не мог, слово это показалось мне слишком глупым. Я беспомощно поднял руки и выбежал.
Я шел назад к вокзалу, и в ушах у меня звенел голос, в котором никогда не звучали брачные ноты.
