Когда камни кричат - [15]

Рокетт думал, как выбраться из западни — и не находил выхода. Со всех сторон — стены, через которые не перелезешь, а в воротах стоят темесские дозоры. Темесцам незачем прочесывать город: просто закрыть ворота и подождать недельку. Потому, собственно, тут не задерживались надолго даже разбойники.

— Мелина, — произнес он.

Девушка вздрогнула, приоткрыла глаза — наверное, задремала. В который раз Рокетт удивился. Сколько же кошмаров было в ее жизни, что она, как ни в чем не бывало, засыпает. Впрочем, если вспомнить проповеди отца Маркиана, все становится понятно. Жизнь язычника — танец на лезвии меча.

— Что?

— Скажи, под городом нет… подземелий?

Мелина поняла с ходу.

— Конечно. Больше всего под Храмом и Магистратом. В Старом Городе была канализация, она уже два века не действует, и мы бы там не задохнулись. Но тут, в Новом городе, нет ничего. Единственный выход — добраться до Храма, перелезть через ограду… тем более, что туда надо добраться и по другой причине, — таинственно добавила она.

Глава 4

Беспросветная ночь кажется бесконечной. Уныло, словно жалуясь на горькую судьбу, завывал в руинах ветер. Других звуков в развалинах не было: здесь не жили даже крысы. Проклятое место, проклятое что Единым-и-Единственным, что людьми. Но мертвенное запустение — еще полбеды. В самый глухой час ночи, когда самые неугомонные уже уснули, а самые трудолюбивые еще не проснулись, затянувшие небо тучи извергли ледяной дождь. Он был недолог, но лучше бы лил до утра. Тучи унес сильный ветер с гор, и к утру лужи помельче покрылись хрупкой хрустальной корочкой.

Мелина спала. Рокетт настоял, чтобы она легла в самом сухом углу развалин, а сам промок до нитки. Под северным ветром зубы выбивали яростную дробь, и каждый порыв пробирал до костей. Он встал — сидеть на полусгнившем, крошащемся бревне было невозможно. Раз заснуть теперь все равно не получится, остается не терять времени даром. То есть выяснить, что происходит вокруг, и, если темесцы их выследили, вовремя унести Мелину.

Осторожно, стараясь двигаться бесшумно, Рокетт выбрался из развалин. Вот когда пригодились вылазки в развалины, за которые пороли, но от которых не могли отучить городскую ребятню. Там, где с непривычки любой сломал бы ноги, он двигался бесшумно и уверенно. Ночью, конечно, он никогда в Новом городе не появлялся, но идти оказалось не намного труднее. Выбравшись на Рыбачий проспект, пронизывавший весь город с севера на юг, Рокетт двинулся назад, в сторону стены Старого города. «Если бы найти в стене пролом!» — мысленно взмолился он. Ведь последний раз в Эрхавене воевали три века назад, притом не столько с внешним врагом, сколько с внутренним. С тех пор укрепления стали никому не нужны, их латали только для того, чтобы завалы не перекрыли ворота, да еще чтобы жизнь не казалась медом контрабандистам, подпольно торгующим со Ствангаром. После того, как развалилась некогда грозная держава Атаргов, а один из кусков со столицей в Эгри даже вошел в Конфедерацию, Эрзавен утратил значение и как пограничная крепость. Унылое захолустье, доживающее свой век — вот чем стал ныне Эрхавен. Соответственно, местами стена должна быть вполне преодолимой.

А еще Рокетт искал воду и еду — или хоть что-то съедобное. Рано или поздно посты снимут, но до тех пор еще надо продержаться. С водой было проще: в брошенных дворах обнаружилась парочка еще не обрушившихся колодцев, между куч битого кирпича журчал кристально чистый ручеек, на худой конец годились и многочисленные лужи. Нет людей — нет и зловонных отбросов. С едой было сложнее: осенью сгодились бы и одичавшие кусты малины, и старая, узловатая рябина, и кусты шиповника, через которые пришлось продираться, кое-где в теплой сырости подвалов. Увы, ранней весной ничем так просто не полакомишься. Пару раз попадались и обитаемые дома — по крайней мере в провалах окон плясали отблески пламени, а по улицам разносился аромат жарящейся рыбы. Едва ощутимый, но проголодавшемуся за ночь Рокетту хватило. Но он и не подумал заглянуть на огонек: разве будет жить нормальный человек среди бескрайних руин, кладбищенской тишины и запустения? Тут мог быть контрабандист, работорговец, горец-бандит, ведьма, какими усиленно пугает паству отец Маркиан… да хотя бы те же язычники. Все они очень не заинтересованы в том, чтобы их обнаружили. И потому ничего хорошего обнаружившему не светит. Хорошо, если просто пристрелят.

Постепенно Рокетт входил в роль разведчика. После подвального мрака залитая ночной мглой улица казалась чуть ли не оживленным проспектом в солнечный день, уши привыкли вычленять из шелеста травы и хруста каменного крошева под ногами приглушенные расстоянием звуки. Далекое уханье совы, которое могут издавать отнюдь не птицы: городскому человеку все равно не отличить. Шелест травы под ветром… Или это кто-то пробирается в сторону Рыбачьего? Хруст стекла — а это уже точно кто-то прошел. На всякий случай затаиться, схорониться за крапивой… Нет, почудилось. Идем дальше.

Некогда огромный проспект тянулся и тянулся. Вытоптанной тропой кто-то регулярно пользовались, но вряд ли то были законопослушные граждане. Рокетт не стал рисковать, свернул на одном из перекрестков, затем еще раз свернул, выходя на параллельный переулок. Здесь не один год никто не ходил, по крайней мере, в зарослях густой крапивы не было заметно ни прорехи. Во тьме едва заметные заросли казались живым, многоруким, шипящим чудовищем. А высящиеся с обеих сторон остовы домов с провалами окон напоминали черепа неизвестных чудищ с пустыми глазницами. Рокетт поежился: хоть он и знал, что бояться в необитаемых руинах нужно лишь падающих стен да падения носом в заросли крапивы, жуть исподволь наползала в сознание. Он уже собирался возвращаться и попытать счастье днем, когда услышал вдали слитный топот сапог, вроде бы даже клацанье неплотно пригнанной к поясу фляжки, а может, патронташа, пороховницы или ножен от штыка. Вряд ли касок — уж темесцы, не жаждущие глупых потерь, в руины с непокрытыми головами не сунутся. Одновременно на верхней части стен заплясали далекие, едва заметные отблески пламени.