Когда идет снег - [9]

— На дерево! — закричал Старик.

Медведь подбежал к ели Старика, залез на нее метра на два и сполз вниз.

— Черт! Да что же делать-то!

Старик ругался и психовал. Ветки на его дереве тряслись. Корней наоборот был спокоен, сидел молча, чувствовал себя обреченным.

Еще одну ночь тут я не вынесу. Надо что-то придумать. Должен же быть способ обмануть животное. Мы же люди, мы умнее. Но мы находимся в его стихии, на его территории, он тут хозяин. Загнанные в угол, безоружные. Есть топор. Можно ли совладать с медведем одним топором? Я не уверен, что справился бы с ним, даже имея огнестрельное оружие.

Медведь караулил их между деревьями. Старик успокоился и притих. Корней достал из рюкзака тряпки и полиэтилен, накинул на себя, как плащ.

Невыносимо просто так сидеть. Самая страшная пытка — это когда нечем занять мозг.

— Старик!

— Что.

— Ты в порядке?

— Да.

— Надо думать, как выбраться отсюда.

— У меня нет мыслей.

* * *

Корней смотрел вниз на снег. Вспоминал свою школу, свой дом. Как они с отцом строили курятник, и как мать ушла от них. Как отец начал пить, и как он нашел его мертвого в бане. Остановка сердца.

Почему воспоминания нахлынули именно сейчас? Так внезапно и такие нехорошие. Я не люблю вспоминать об этом. Но мысли сами лезут в голову. Хочется вспомнить что-нибудь положительное, но ничего не приходит на ум. У Старика ведь тоже есть прошлое. Почему он ничего не рассказывает?

— Старик!

— Что?!

— Почему ты ничего не рассказываешь о себе?

— Сейчас-то это к чему?

— Просто любопытно. Мы столько уже идем вместе, и возможно, это конечная точка нашего пути, а я даже имени твоего не знаю.

— Во-первых, это не конечная точка нашего пути. Во-вторых, я не хочу ничего вспоминать.

— Ладно. Скажи хотя бы, кем ты был до катастрофы?

— Преподавателем. Преподавал астрономию в университете.

— Обалдеть! А как тебя зовут? Была ли у тебя семья? Сколько тебе лет?

— Корней, я не хочу вспоминать что было раньше. Той жизни уже нет, и меня того прежнего уже нет. Мне неприятно говорить об этом.

— Хорошо, профессор, или как вас там называли. А ты не хочешь про меня что-нибудь спросить?

— Я и так про тебя знаю все, что мне необходимо.

— А про твою жизнь после катастрофы я могу спрашивать?

— Попробуй.

— Ты говорил, вы жили в поселке группой.

— Да.

— Ты решил уйти от них.

— Да.

— Когда я спросил, почему ты ушел, ты сказал, что мне лучше не знать.

— Ага.

— Я бы хотел знать.

— Это очень плохая история.

— Ну и что. Рассказывай, почему ушел один?

— Ладно, сам напросился. Они хотели съесть человека.

— Что?!

— У нас кончилась еда. В ближайшем городке за годы тоже все разграбили.

— Погоди, вы ели людей?!

— Дослушай!

— Хорошо.

— Мы, так же как и вы, выращивали картошку и ели консервы. Какое-то время получалось так жить. Еще у нас была скотина, но ее пришлось забить. Потом все закончилось. В итоге мы приняли решение кинуть жребий и выбрать одного из людей, чтоб… ну ты понял.

— Кончилась еда, и вы сразу решили кинуть жребий и съесть своего товарища?

— Нет, мы голодали очень долго до этого решения. Может месяц, может больше. Я не рассказываю все в подробностях, но поверь, голод был смертельный. У многих были дети.

— И ты тоже согласился на это? Тянуть жребий? И если повезет, съесть человека?

— В общем, жертвой стала одна женщина. Я не очень хорошо ее знал, мы здоровались с ней, но никогда не общались. Ее связали и заперли в комнате. Все были напуганы, никто не хотел этого делать, но не было выбора.

— Ну, съели бы вы ее, а что дальше? Снова жребий?

— Дальше начали решать, как ее убить так, чтобы безболезненно и быстро.

— Какой кошмар.

— Я не знаю, чем все кончилось. Ночью я собрал вещи и пошел по шоссе на юг.

— Когда ты пришел к нам в поселок, ты сказал, что в пути был примерно неделю.

— Да, ровно семь дней.

— Ты мне врешь.

— Почему?

— Ты хочешь сказать, что голодал месяц и после этого смог еще неделю без еды пройти пару сотен километров?

— Есть еще кое-что.

— Слушаю.

— Мне стыдно это признать, но у меня была еда. Я держал это в тайне.

— Так, лучше бы я не знал этого.

— У меня был запас сухарей, когда все голодали. Я понемногу ел, грамм по сто в стуки.

— Почему ты не поделился с ними? Почему вы всей группой не отправились на юг? Как так вообще? Да вы… да вы… я не знаю… это бред какой-то. Да я лучше сдохну, чем буду есть своих товарищей, или просто людей! Любых — чужих, своих — не важно!

— Корней, я не знаю, как мы опустились до такого. Но если бы я поделился едой, этого хватило бы на один день.

— Я бы поделился!

— Какой смысл?

— А какой смысл в таком обществе? Мир рухнул из-за жажды власти и жадности. Остались горстки людей для того, чтоб выстроить новое общество, и что вы делаете? Наступаете на те же грабли. Нам дан шанс все вернуть и исправить, но вы ведете себя еще хуже, чем было до катастрофы. Вместо того, чтоб восстанавливать все вокруг и объединяться, вы начинает есть друг друга. Я надеюсь, такое случилось только в вашем поселении.

— Корней, мне нечего тебе больше сказать. Я сделал так, как посчитал нужным.

— Хорошо, что хотя бы ушел от них.

Дальше сидели практически молча. Изредка обменивались короткими фразами. К обеду ветер усилился и пошел снег. Сидя в своем естественном укрытии, Корней ощущал безнадежность. Оставалось надеяться только на чудо.