Когда гремели пушки - [8]

«Психи» снова поднялись во весь рост. Теперь стреляла я. Стреляла до тех пор, пока не закипела вода в кожухе. Из пароотводной трубки хлестал пар. Обжигая пальцы, я с трудом отвернула пробку трубки и спустила из кожуха кипяток. Вставила в приемник новую ленту, перезарядила, но стрелять было нельзя: раскаленный пулемет изрыгает не пули, а бесполезные сгустки свинца. Воды! Во что бы то ни стало воды! Охладить кожух.

Пользуясь минутным затишьем («психи» выдохлись) я оглядывалась по сторонам, ища помощи. И тут прибежал ординарец комиссара Юртаева комсомолец Петя Ластовой. Из ближайшей канавы он принес в двух касках мутную жижу. Ее мы вылили на кожух сверху.

Я взмолилась:

— Петенька, надо еще!

Он молча принес вторую порцию такой же «воды». С сомнением спросил:

— А можно ли этакое заливать в кожух?

— Лей! Некогда разбираться.

Петя по приказанию комиссара полка остался со мной.

— Петя, набивай ленту. Я комсорга осмотрю.

С трудом перевернула тяжелого Диму на спину. Он был без сознания. Пульс прощупывался едва-едва. Но я обрадовалась: жив. Перевязать не успела. Прибежал пожилой санитар. С моей помощью уложил Диму на плащ-палатку, потащил в тыл.

— Контратака! Готовьсь!..

Я очень волновалась. Не от страха, а из боязни, что пулемет откажет. «Максим» капризный, чуть что не так — замолчит. Такие капризы называются «задержками». По уставу задержек насчитывается пятнадцать. Да плюс шесть неуставных. А я знала и умела устранять только две: перекос патрона и поперечный разрыв гильзы. Петя же и вовсе пулемета не знал. И я вдруг помимо своей воли начала заклинать вслух, как шаман, отгоняющий злых духов от стойбища:

— «Максимушка», «максинька», не выдай! Родной, не откажи! Ради бога, не откажи!

Я даже, кажется, перекрестилась машинально, потому что Петя вдруг поглядел на меня с немым изумлением. Потом упрекнул:

— Эх ты, фронтовик!..

Я не помню, как была ранена. Очнулась уже в медсанбате. В ту же ночь меня эвакуировали в полевой госпиталь.

Лечусь одна среди мужчин. Полеживаю, как барыня, в солдатской палате за ширмой из плащ-палатки. От скуки «Боевые уставы» почитываю. «Максимку» своего изучаю.

Но все равно скучища зеленая. И вдруг выздоравливающие солдаты подняли в палате неистовый хохот. Я отдернула плащ-палатку и спрашиваю по-свойски:

— Эй, братцы-кролики, какая вас муха укусила? В чем дело?

— Слушай, пулеметчица, — отвечают хором, — мы тебя на курсы записали.

— Это на какие еще курсы?

— На армейские. Младших лейтенантов, командиров взводов.

— Ошалели! Да какой из меня командир? Да и кто же меня примет?

— Ха-ха-ха! А мы тебя лейтенанту Широкову, который записывал, всучили, как парня!

— Еще не легче. Да вы что, ребята, в самом деле? А если он не поверит и сюда придет?..

— Не придет. Поверил! И бумажку тебе, как парню, выдал. Держи.

…Командир учебной пулеметной роты капитан Бунчиков держит в обеих руках мою «мужскую бумажку», глядит на меня с ехидным подозрением и говорит своему заместителю:

— Лейтенант Широков рехнулся. Девку парнем завербовал.

Мне стало очень обидно.

— Выбирайте, — говорю, — выражения, товарищ капитан! Что значит «завербовал», и какая я вам девка?

— А кто ж ты? Парень, что ли? Надела солдатское галифе, так думаешь и мужчина? Да и не в том дело, что женщина, хотя мы вашего брата и в принципе и по приказу на курсы не принимаем. А тебя и тем более. Погляди на себя: двухпудовый пулеметный станок на себя как взвалишь?

— Обязательно станок, а тело пулемета или, скажем, щит нельзя? Они же легче. К тому же в бою «максимка» на колесах, катится как по маслу…

— На колесах!.. — передразнил ротный. — Что это тебе — телега? Не колеса у пулемета, а катки.

— Да знаю. Это я просто так.

Тут вмешался молчавший до сих пор заместитель командира роты:

— До свидания, милое создание. Привет тому юмористу, который тебя сюда направил. А нам некогда. Делом надо заниматься.

Вот тут-то меня и осенило. Уж очень вдруг захотелось на курсы попасть.

— Хорошо, — говорю, — так и передам генералу-лейтенанту Поленову. Это он меня сюда послал. «Иди, — говорит, — а я брякну». Не верите? Звоните ему сами (шутка ли: по такому пустяку самого командарма беспокоить? Позвони-ка, попробуй. Ха-ха-ха!..).

Признаться, я нашего командарма и в глаза не видела. Только слышала, что генерал-лейтенант Поленов всем генералам генерал. И все его боятся. Уж так строг, так требователен, что и сказать нельзя. Солдат не обижает. Зато с командиров за самую малость шкуру спускает.

Смутились мои мучители. Стали шептаться. И позвонили не командарму, а начальнику курсов и ему напомнили о генерале Поленове. Не знаю, что ответил начальник.

Командир роты все еще с кислой миной, но уже без прежней уверенности говорит мне:

— Да ты и пулемета-то не знаешь…

— То есть как это не знаю, когда я ранена за пулеметом! Знаю. Что хотите спросите — отвечу. — А про себя: «Пронеси и помилуй! Только б не про «задержки»…»

Но ротный, не желая принимать меня всерьез, отмахнулся хмуро. Шумно вздохнул. Не хотелось командиру роты меня принимать. Ох, как не хотелось! Его заместитель развел руками: дескать, сие от нас не зависит. Он так резюмировал наши затянувшиеся переговоры: