Когда факс приходит не вовремя - [2]

А почему расчувствовался такой циник (слов "как я" тут не будет – уж больно смахивает на какю, а там и до каки недалеко – а у нас чтиво серьезное) не понять, не погрузившись в прошлое.

Прошлое. Утро.

Я поехал в метро. Просто сесть в "мэ-мэ-рс" за руль или плюхнуться на заднее сиденье, отдав свою жизнь в руки профессионального водителя – нет, это было бы не то. Не соответствовало это моему настрою (позиция раскорячка, только не такая глубокая – мы же теперь в будущем по отношению к настоящему – для нас прошлому, так что позы раскорячки видим в перспективе их разворачивания). И я двинул на работу в метро. С пересадками. С чудными спусками и подъемами по эскалаторам. Разумеется, раствориться в массе не получилось. Слишком я не такой, какие они. Я Бендер с чемоданом, я с чемоданом Винсент Вега (что вам ближе как метафора киношка иль лит-ра?) Я дышу не тем атмосферным столбом и читаю в туалете не те книжки.

Что делала она на этой линии?

Что делали на этой линии твари?

Что на этой линии делал я? (мне было в другую сторону)

Наверное, просто жили.

У нее были потрясающие глаза. Таких глаз я ни у кого не видел. Я не влюбился, конечно. Потому что уже давно не влюбляюсь. Но оценил (не стоимость, а необычность). Все удается подправить современной хирургией – грудь, ягодицы, кожу выбелить, волосы осветлить (или наоборот), здесь подтянуть, там добавить, тут выпрямить, а тут согнуть и проредить (допустим, бровей дугу), тут закачать силикон, там жир отсосать. Да, и цвет глаз можно изменить. Но не то, что притягивает, завораживает и топит вас. Быть может, через тыщу лет, клонирование или генетика научаться взращивать вот это самое. Не описать – слаб я, или слаб язык вообще? Из под черных очков я три остановки наблюдал за этими глазами. Всё остальное – в меру симпатичное. Но глаза! Иной раз они скользили по мне. Но не надолго. Подумаешь обычный человек в костюме сером. Руки в брюки. Расслаблено полулежит-полусидит на сиденье. Ничего особенного. Я не красив и не уродлив, я не вызывающ и не харизматичен, я не крикливо одеваюсь и не эпатирую, я не ношу галстука, чтобы совсем не стать белым воротничком, но и не хожу в металле или джинсе. Как-никак костюм – это та самая непримечательность, которой и должен обладать мелкий злодей. Чтобы жить. Великие злодеи могут себе позволить маленькие слабости, а мелкие почему-то ударяются часто в крупные глупости. Уж вешать золото на шею – так слиток целый. Вот уроды…

Такие же как эти. Зашли они шумно – чтобы слышали. Вели себя отвязно – чтобы видели. Ругались матом – чтобы помнили. Плевались – чтобы оставить после себя хоть что-то. Из всех жертв сначала они выбрали какого-то забитого жизнью мужичка, у которого смяли газету – расчитался здесь, понимаешь, мудило (их формулировка, сильно эвфемизированная – не произношу бранных слов и даже их не думаю – плохие мысли рождают плохие слова, которые естественно приводят к плохим поступкам – а оно мне надо? я хочу делать и добро – редко, и зло – часто одинаково хорошо – плохо оно само собой получится). А потом увидели ее. Она их не боялась. И это уже резало им яйца. Эти фантастичные глаза не уважают их? Как так?

Добрый герой спас бы ее. Классика.

Но я не добрый, я злодей. Мелкий. Поэтому я спас их. От моего гнева. Ведь если бы они хоть что-то сделали в разрез с моим желанием лицезреть эти непередаваемо-словесно-красивые глаза. Я мог бы не справиться со своими эмоциями. Мог бы чуть крутануть кармические колеса, так чтобы шины завизжали… А ведь утопив газ можно в следующий жизни родится снова человеком. Ну уж дудки (или кнопки – равновеликие по своей детскости слова, что-то в них есть, хотя… кнопка – она когда одна детская, когда их много – уже клавиатура, тут от детства ничего не остается, надо быть точным). Человеком – это мы уже проходили. Надо от простого к сложному. Туда, куда я пока не знаю. Короче, лучше нанести точечный удар или прикрепить куда надо пиявку, чем потом ровнять всё ядерным под фундамент или заказывать оркестр на похороны.

Пистолет и напор всегда действуют лучше, чем просто напор, или просто пистолет. Когда тебе угрожают – ты еще можешь юлить, можешь строить планы, можешь дискутировать, можешь саботировать, можешь играть в игры, или обращаться к людям, которые играют в игры. Когда тебе стволом ломают височную кость – тут сразу склоняешься к приемлемому компромиссу. В итоге уроды вышли из вагона на станции, которая любезно и быстро вынырнула из темноты к вящей радости уродов. Они уже через одного вытирали кровь (скорее размазывали – платков у них не имелось в наличии).

– Когда захочешь сделать что-то злое – позвони, помогу. Когда захочешь сделать что-то доброе – позвони, поможешь мне. Я иногда ломаюсь.

Слишком многое хотелось сказать. Поэтому я и больше ничего и не добавил. Уже переборщил с пустыми словами. Визитку она взяла. Ничего не значащее телодвижение. Я запросто завтра переменю номер, а послезавтра она потеряет сумочку и… ничего особенно, просто мы можем никогда больше не услышаться. Я постараюсь не плакать – ведь глаза её красивей некуда я уже запомнил – как просто! – и складировал – как банально! – в своей памяти. Когда-нибудь и от этих лыж в кладовке мне предстоит избавиться. Мы слишком многое носим. Хламьё. Но сейчас ничего красивее в мире я не знал. Знал бы создателя – было бы всё по другому. Ну а пока есть так, как есть. И нечего соплями солить сахарок.