Когда дым застилает глаза - [11]

Обсессивно-компульсивное расстройство[20] лечится с помощью когнитивно-поведенческой терапии[21], в ходе которой пациент должен понять, что его страхи не претворятся в жизнь, даже если он не совершит свои ритуалы. Однако мои родители выросли в мире, где терапия была необходима лишь сумасшедшим, а не их любимой восьмилетней дочке (которая плевалась на воротничок блузки и, как одержимая, стучала пальцами по кухонному столу).

Когда я стала постарше, постоянные мысли о смерти отступили, ритуалы прекратились, и я перестала слышать звук глухого удара в ночных кошмарах. Чтобы продолжать жить, я покрыла себя толстым слоем отрицания смерти. Когда меня охватывали эмоции, чувства, тоска, я проталкивала их внутрь себя, будучи в ярости из-за того, что позволила им выйти наружу. Мои внутренние диалоги были безжалостными: «У тебя все хорошо. Ты не голодаешь, никто тебя не бьет. Твои родители все еще живы. В мире есть настоящее горе, а твои проблемы жалкие. Ты унылая ничтожная корова».

Иногда я думаю о том, насколько другим было бы мое детство, если бы я раньше увидела смерть. Если бы меня заставили сидеть в ее присутствии и пожимать ей руку. Если бы она стала моим спутником, влияющим на каждое мое движение и решение, и шептала мне в ухо: «Ты – это пища для червей». Возможно, мы бы даже с ней подружились.

И правда, что такая милая девушка, как я, делала в таком жутком месте, как «Вествинд»? Правда в том, что я рассматривала эту работу в качестве способа смириться с тем, что произошло со мной в восемь лет. Я хотела успокоить ту девочку, которой не давал спать накрывший ее страх, и которая все время пряталась, думая, что ей удастся избежать смерти в случае, если та ее не заметит.

Мне хотелось не просто вылечить себя, но также найти способы познакомить детей со смертью в раннем возрасте, чтобы потом первая встреча с ней их не травмировала. План был прост. Представьте себе: прекрасное похоронное бюро, изысканно обставленное и современное, но не лишенное очарования Старого Света. Я собиралась назвать его «La Belle Mort», что в переводе с французского значило «Красивая смерть». По крайней мере, я была практически уверена, что это так переводится. Мне нужно было несколько раз все проверить, прежде чем открывать свое похоронное бюро, потому что мне не хотелось быть похожей на тех девушек, которые приходят в тату-салон и просят набить им китайский иероглиф «надежда», а в итоге получают татуировку с иероглифом «заправка».

Бюро «Красивая смерть» стало бы местом, где семьи могли бы скорбеть по своим умершим родственникам совершенно по-новому. Мне хотелось организовывать веселые похороны. Я решила, что наш патологический страх смерти связан с тем, что мы ассоциируем смерть с мраком и неизбежностью. Чтобы искоренить страх, нужно забыть обо всей чепухе, окружающей традиционные похороны.

В моем похоронном бюро не было бы дорогих гробов, вульгарных цветочных венков, забальзамированных трупов в костюмах, заранее заготовленных панегириков, стопок открыток с закатами и слащавых табличек с надписями, вроде «Она ушла в лучший мир».

Традиции слишком долго нас сдерживали. Пора выбраться из тумана отрицания смерти и начать праздновать. В «Красивой смерти» я устраивала бы вечеринки. Мое похоронное бюро стало бы первой организацией XXI в., превратившей похороны в спектакль. Прах отца можно было бы отправить в космос, начинить им пули и пострелять ими из пистолета или сделать из него украшение, которое вы могли бы носить. Возможно, со временем я начала бы работать на знаменитостей. Канье Уэст[22], скорее всего, захотел бы, чтобы на его похоронах лазерная голограмма с ним в полный рост находилась рядом с трехметровыми фонтанами из шампанского.

Когда в «Вествинде» я ждала, пока сгорит пара усопших, то составляла списки услуг, которые я смогу предложить в похоронном бюро «Красивая смерть»: картины из праха, татуировочные пигменты из праха, карандаши и песочные часы, заполненные прахом, стрельба прахом из хлопушки. У моего блокнота для записи идей была простая черная обложка, но его первая страница была украшена наклейками пастельных оттенков с изображениями большеглазых животных, как на картинах Маргарет Кин[23]. Тогда мне казалось, что такое оформление делает содержание блокнота более жизнерадостным, хотя сейчас я думаю, что наклейки делали мои записи в десять раз более пугающими.

– Что ты все время пишешь? – спросил Майк, поглядывая на мой блокнот у меня из-за спины.

– Ничего, босс. Думаю о революции в восприятии смерти, – ответила я без нотки иронии в голосе, продолжая писать план похоронного путешествия на лодке, во время которого родственники развеивали бы прах усопшего над водами залива Сан-Франциско под музыку Шуберта «Смерть и девушка», исполняемую струнным квартетом.

В моем воображении «Красивая смерть» была обетованной землей постмодернистских дизайнерских похорон. Теперь, когда я действительно устроилась на работу в похоронную индустрию, все, что мне нужно было делать, это вставать каждый день, надевать свои смехотворно короткие брюки и огромные ботинки, а затем добросовестно выполнять свои обязанности, сжигая тела. Если я буду работать усердно, никто не осмелится заявить, что Кейтлин не заработала свое место в индустрии смерти потом и кровью.