Когда цветут камни - [2]

Переписав строчки на чистый бланк, Варя передала его преподавателю, специалисту по дешифровке, хорошо знающему немецкий язык.

Через два дня Варю вызвал начальник курсов.

— Вас приглашает командир резервной роты радиосвязи на должность оператора, — сказал он.

Девушка смутилась.

— Почему такой выбор пал на меня? — спросила она.

Начальник курсов остановил свой взгляд на ее размашистых, точно ласточкины крылья, бровях и с улыбкой ответил:

— Фронту нужны радисты с тонким слухом. Вы записали очень важный текст: гитлеровцы ищут самолет, он ушел от них с золотом…

Варя не могла сразу разобраться: за что ее хвалят?

Немецкие летчики перевозят или воруют золото Гитлера, но какое ей дело до этого? Золотом ее не удивишь… Она родилась и жила на прииске Громатуха, и о золоте там говорили так, как говорят шахтеры об угле, рыбаки о море, хлеборобы о хлебе. Варе и самой приходилось «добывать» золотишко, и это было очень просто и обычно. Она вспоминала воскресник школьников, вышедших собирать руду к старому громатухинскому отвалу. Там она вместе с Леней Прудниковым подняла большой кусок кварца. Обыкновенный камень чем-то напоминал девичью голову с рыжими косичками. Белый нос и щеки были сплошь усыпаны веснушками. Как был рад Леня такой находке! Он поцеловал эту каменную голову, посмотрел Варе в лицо счастливыми глазами, и они, ни слова не говоря, отнесли этот богатый кусок в общую кучу руды, собранной школьниками.

Это было в сорок втором году. Стояли сильные морозы, а ребята закоченевшими руками выбирали из-под снега камни с желтыми крапинками. Они-то и нужны были стране, фронту, победе… Нет, Варя знала цену золоту. На ее глазах прииск отказался от выходных дней; старики и старухи открывали свои тайнички и несли в фонд обороны все, что у них было накоплено за много лет; отец Вари — парторг прииска Фрол Максимович Корюков — сутками не выходил из шахты… А потом, когда лыжники, вооруженные винтовками и карабинами, понесли собранное золото и богатые куски руды на перевалочный пункт, их провожала огромная толпа. Леня с тяжелой ношей тоже шел на лыжах. Шел быстро, легко размахивая палками. Тогда ему было шестнадцать лег. И они еще даже не догадывались, что любят друг друга…

— Хорошо, я подумаю! — сказала она начальнику. — До завтра можно?

Но думать долго не пришлось. Утром пришло письмо с Громатухи. Словно зная, что делается с Варей, Леня писал:

«Так оно получилось, моя родная и любимая. Еду на фронт в снайперскую команду Сибирской дивизии. Там служит твой старший брат Максим. Так что адрес тебе известен. Береги то, чем живет мое и твое сердце, не забудь, и я буду хранить это в бою и на отдыхе, во сне и наяву вплоть до самой победы. Буду писать… Леонид».

Варя не растерялась, не заплакала, только как-то вся подобралась и посуровела. Ей не пришло в голову удивиться своей неожиданной решимости. Вместе с подружкой по курсам она записалась в резервную радиороту, которая готовилась к отправке на фронт. Иначе Варя не могла поступить. И когда все было закончено и оформлено, она ощутила в себе ясный покой, словно в жизни ее все стало на свое место, ибо поверила до конца, что течение жизни несет ее к единственно надежной и верной цели. И если бы ей сказали, что фронт теперь очень далеко и может случиться так, что она не встретится там с Леонидом, она не поверила бы этому, как не поверила бы тому, что ее любовь может умереть.

Начальник курсов дал Варе недельный отпуск, и она поехала в Громатуху проститься с родителями.

Скорый поезд Иркутск — Москва остановился на глухой станции в полночь. На перроне ни души: за три с половиной года войны люди уже отвыкли встречать поезда с востока — оттуда некого ждать, все на западе. Вдоль заснеженного перрона столбилась морозная пыль, издали доносились резкие, точно винтовочные выстрелы, звуки: лютовал хиус — трескучий мороз с ветром; лизнет своим ледяным языком лицо — и белое пятно во всю щеку. Варя решительно сдвинула ушанку на лоб, перебросила пушистую косу с плеча за спину и, оглянувшись напоследок на проводника, стоящего в тамбуре возле топки, нырнула в белесую мглу.

Из окна вокзала падал свет, и в его луче заискрилась на платформе, заиграла яркими красками охапка цветов. Словно кинул ее кто-то из темноты к ногам девушки. Нагнись, подними, и лицо твое тронет улыбка радости! Но Варя прошла мимо, знала: это просто клубок проволоки с болтами и шайбами. Так обманчиво шутит здесь декабрь — середина сибирской зимы, месяц самых ярких в году звезд, голубого снега и синего льда, когда разноцветной накипью изморози цветет железо.

Не обнаружив ни машин, ни пеших попутчиков, девушка направилась на окраину станционного поселка, к тракту, что ведет в тайгу. Надо было успеть на перевалочную базу, откуда чуть свет уходят обозы. Она еще надеялась застать Леню дома.

Из заснеженных канав то и дело выкатывались шары перекати-поля. Местами они сбивались в большие черные кучи, как бы собираясь напасть на одинокую путницу, а она шла, шла, изредка оглядываясь назад: не покажется ли попутная машина? Глаза от стужи слезились, золотая пряжа звезд запутывалась в ресницах, и трудно было разобрать, что светится там, на пригорке, — огни машин или волчьи глаза. Пушистые завитки волос на висках Вари стали белыми, будто поседели.