Когда был Ленин мумией - [4]

Намек Ильич понял и чрезвычайно обиделся. Но выбирать не приходилось: отныне все нерабочие в мавзолее часы он пребывал в компании обоих Збарских. Сына Ильич недолюбливал не меньше, чем отца. Малец начал крутиться в лаборатории при мавзолее еще школьником. Иногда пристраивал на крышке саркофага задачники и зубрил уроки. Когда Ильич отмокал в ванне, пускал исподтишка по ее зеленоватой глади кораблики, сложенные из страниц, вырванных из школьного дневника. А однажды долго с холодным любопытством разглядывал тело в гробу, после чего положил на стеклянную крышку листок бумаги и стал бойко водить по нему чернильным карандашом, то и дело его подслюнявливая. «Мимуары», — без труда прочитал снизу зеркальные буквы Ильич. И далее: «Он напоминал странное морское животное, погруженное в тягучую жидкость…».

Глава 3. Плюс эвакуация всей страны

Время в мавзолее текло монотонно. Оживление вносили демонстрации на 1 мая и парады на 7 ноября. В эти дни Ильич уже с рассвета был на взводе, ожидая, когда снаружи донесутся ликующие крики толпы «Ы-ы-ы! У-у-у-у!», знаменующие начало праздника. Едва голос диктора возвещал, что «на трибуну поднимаются…», Ленин до предела навострял чуткое сухое ухо, пытаясь различить знакомые фамилии партийных товарищей. Таковых набиралось все меньше и меньше. Редеют, редеют ряды старых большевиков, горестно думал Ильич. Голод, холод, болезни, непосильный труд на износ во имя торжества коммунизма косят соратников… Он не понимал только одного — почему косят так много и так часто. Но успокаивал себя тем, что во всем виновата эпидемия испанки.

Сразу после окончания парада оживлялась комната, расположенная от Траурного зала справа. В ней раздавались смех, звон бокалов, звяканье посуды, возбужденный гомон. Туда имелся прямой спуск с трибун мавзолея. Раньше члены ЦК партии и правительства, даже не передохнув, выходили через эту комнату в Траурный зал к вождю. И хотя он был все еще зол, что выставлен в ящике напоказ, словно урод в кунст-камере, в груди теплело. Не забыт. Уважаем. Даже любим.

Однако с каждым годом к нему спешили все меньше. Чаще члены правительства, нырнув с холодной трибуны в теплое нутро мавзолея, надолго застревали в правой комнате. До обратившегося в слух Ильича доносились длинные пышные тосты, славословившие Кобу так, что начинал от негодования дергаться ленинский глаз и трещали нитки под зашитым веком. Потом функционеры тщательно закусывали. Подобострастно смеялись едва слышным сталинским шуткам и вновь пили за его здоровье. Наконец дело доходило до дежурных коротеньких тостов за Ильича. Только после этого распахивалась дверь и вместе с запахом деликатесов и дорогих вин в Траурный зал вываливали незнакомые люди, чтобы обступить саркофаг и пару минут взирать на тело вождя с демонстративным трепетом и плохо скрытым отвращением. Выполнив ритуал, они облегченно пятились обратно в сияющую хрустальными лампами и фарфоровой посудой правительственную комнату.

Коба иногда выходил к нему, иногда нет. Ильич все ждал от него какой-нибудь мерзопакости — и таки дождался.

— Ну хорошо — бэз кэпки так бэз кэпки. А почэму он в военной форме лэжит? — под нос, будто самому себе произнес однажды Сталин.

— Иосиф Виссарионович, тут ведь дело какое: в чем товарищ Ленин в Горках ходил, в том и похоронили, — трясясь на всякий случай, доложил комендант мавзолея, подобострастно поедая Сталина глазами.

— Нэправильно, — сказал Сталин. — Во-пэрвых, Ленин в Горках не ходил, Ленин в Горках лэжал. — И сделал паузу, давая возможность присутствующим оценить шутку. — А во-вторых, давайте подумаем, товарищи: что символизирует военная форма товарища Ленина? Воинственную политику СССР? Но мы не воинственная держава! У нас миролюбивый строй! И никто нэ должен в этом сомнэваться…

Комендант, как зачарованный, глядел на верхнюю пуговицу сталинского военного френча и мелко кивал головой.

Кончилось тем, что Ленина из удобного привычного френча переодели в сугубо цивильную черную пиджачную пару. И почти сразу по закону подлости началась война. «Вся страна надела военную форму, только ее вождь возлежит в буржуйском костюмчике с галстуком в горошек, точно у одесского сутенера», — негодовал Ильич. Ему мнилось, что пиджак жмет под левой мышкой. Но больше всего возмущал факт, что ширинка в брюках — ложная. Ильич своими ушами слышал, как пошло зубоскалили на этот счет молодые ассистенты.

В общем, Ленин пребывал в прескверном настроении, когда распахнулись двери мавзолея и вошел вооруженный до зубов многочисленный конвой. «Грузите, только весьма осторожно! — раздался голос Збарского-старшего. — Илья, проследи, чтобы запаковали все реактивы». Куда? — всполошился Ленин. Словно услышав его, над саркофагом склонилось очкастое лицо Калинина со своей нелепой козлиной бородкой. «Ваш пункт назначения — Тюмень, — сказал всесоюзный староста, зорко обшаривая тело Ильича глазом опытного хозяйственника. — Сибирь, стало быть. Отвечаете за сохранность головой, товарищ Збарский!».

Эвакуацию в Сибирь Ильич первоначально расценил как ссылку. Хорохорился: «Не вам меня Шушенским пугать! У меня там во глубине сибирских руд до сих пор шалашик стоит. Или он в Разливе?..»