Когда был Ленин мумией - [13]

— Это кто же такие будут? — поинтересовался у Пирогова Ильич. И шарахнулся, потому что за спиной раздалось оглушительное ржанье и его едва не растоптал ободранный конь, на котором гордо восседал оскалившийся и такой же ободранный всадник. Неужто Буденный? — Ленин с надеждой всмотрелся в оскаленное красное лицо. Всадник ему подмигнул. Нет, все таки обознался. Не похож. Хотя может просто без усов не узнал?

— Пластиноиды, — ответил Пирогов.

— Пласти… что?

— Пластиноиды, — терпеливо повторил Пирогов. — Противно?

— Есть немного — признался Ильич.

— Можно понять, — успокоительно сказал хирург. — Сколько я за годы работы в действующей армии в Болгарии и на Кавказе навидался истерзанной плоти, но и то, признаюсь, немного коробит.

— Это их в ЧК так отделали?

— Где?

— Ну, на допросах…

— Пытошных дел мастера, вы имеете в виду? — догадался Пирогов. — Что вы, что вы! Мы с вами имеем удовольствие лицезреть экспонаты выставки «Миры тела». Автор — профессор Гейдельбергского университета Гюнтер фон Хагенс. Гений препарирования, что и говорить… Разработал, шельмец, новый метод бальзамирования. И какой! — Пирогов прищелкнул языком. — 50 000 лет сохранности гарантировано. Плюс совершенная идентичность цвета, формы и даже морфологической структуры тела. И ведь как просто! Замещаешь жидкость и жир в организмах умерших искусственным веществом — и все, готова куколка. Никакой вони, полная стерильность.

— Ужас! — вырвалось у Ильича.

— Отчасти согласен, сударь. И как православный человек не могу не ужаснуться вместе с вами. Тем более что Хагенс творит сие, руководствуясь не благими а сугубо меркантильными интересами. Но, — Пирогов назидательно поднял палец, — как медик не могу не оценить гениальность способа. Ничего не попишешь. О таких наглядных пособиях я и мои коллеги могли лишь мечтать. Мы ведь дальше распила замороженного тела не пошли, техника-с не позволила. А тут вы только посмотрите — он указал на гордо вышагивающего ободрыша, мышцы которого алыми пучками развивались вокруг обнаженных костей. — Все видно преотлично. Вот сокращается rectus femoris.

— Что? — переспросил Ильич.

— Прямая мышца бедра — охотно пояснил врач. — Вот вступила в действие quadriceps femoris — передняя поверхность. А вот, смотрите, смотрите, заиграла semi membranosus. Ну а про то, как хорош у него tibialis anterior, я вообще молчу!

Ильич восторгов доктора не разделял, но предпочел смолчать. Возможно, зря, потому что Пирогов тут же повел Ленина к фигуре со спиленной черепной коробкой, открывавшей взгляду извилины мозга (к счастью, фигура сидела, задумавшись над шахматной доской, и от знакомства с Ильичем невежливо отмахнулась), затем остановился у другого пластиноида и с возгласом «Ах, мне бы сейчас ланцет!» полез в его внутренности. Пластиноид при этом тепло смотрел на Ленина и делал приглашающие жесты руками. Ильича затошнило, он отошел в сторону и прижался спиной к колонне, стараясь дышать глубже. Уж на что Дзержинский был мясник, но чтоб такое!

И только ему полегчало, как мимо, развязно вихляя бедрами, прошествовало разрезанное тело беременной женщины, внутри которой калачиком свернулся младенец. Громко икнув, Ленин скрючился и его стошнило прямо на ноги какому-то чучелу с полуистлевшим черепом, прикрученным к плохо сохранившемуся телу, набитому травой. Чучело выругалось на непонятном языке, плюнуло на Ильича и пошло дальше, оставляя по дороге изрядные пучки сена, которые с довольным ржанием подмела с пола языком ободранная лошадь. «Этот трупный реализм надо категорически запретить!» — возмущенно подумал Ленин.

— Вам дурно? — озабоченно сунулся к нему Пирогов. — Извините старого дурака, увлекся. Ну пойдемте, с другими познакомлю. Не все же на пластиноидов смотреть. — И, взяв Ильича под руку, он повел его куда-то влево.

— А много их? — Ленин все еще был под впечатлением.

— Ну что вы. Это же штучная работа. Десятка два, не более. Вот этих, например, куда больше. Узнаете?

До Ильича донеслась любимая им втайне от Крупской «Аве Мария», которую высокими голосами негромко выводила шеренга монахов в полуистлевших рясах. Количество их поражало — шеренга начиналась у исписанного непонятными знаками столба и уходила в темноту, периодически выхватываемую чадящими всполохами факелов.

— Прямохонько из катакомб Палермо, — сообщил Пирогов. — Их там погребали аж с 16 века. И что любопытно — никого не бальзамировали, составами не пропитывали. В катакомбах Палермо царит особый микроклимат, который и сделал плоть погребенных нетленной.

— Выходит, никакой мистики — сущий материализм, — резюмировал Ильич.

— В этом случае — да, — признал хирург. Но, с другой стороны, мне довелось повидать при жизни и мощи святых старцев, сохранность которых наука не в силах объяснить. Выглядят поразительно естественно, мягкая кожа не теряет цвета и даже источает цветочный аромат. Подлинное чудо!

— А разрешите полюбопытствовать, Николай Иванович, как вы здесь оказались? — не удержался Ленин. — Тоже — из святых? Или вас, извините за выражение, мать-природа так преобразила?

Пирогов грустно покачал головой.

— Я, сударь, как и вы, деяние рук человеческих. На бальзамирование моего тела дал высочайшее разрешение Святейший Синод Санкт-Петербурга. Случай в истории христианства уникальный, — не без гордости добавил врач, извлекая из внутреннего кармана сюртука изрядно потрепанный номер «Русского Вестника» за 1881 год.