Кофейня в сердце Парижа - [34]

– Спасибо за комплимент, – улыбнулась она.

– Это не комплимент, а всего лишь мои наблюдения.

Она потушила сигарету и взяла меня под руку, внимательно наблюдая за моей реакцией. Я не стал сопротивляться этому внезапному порыву.

– Может быть, пойдем внутрь. Я замерзла.

– Пойдем.

Я закрыл за нами дверь.

Мне казалось, что я никогда не приведу в свой дом чужую женщину. Это было предательством по отношению к себе, по отношению к Ней. Я так долго хранил себя, хранил Ее в себе, что попросту забыл о том, что есть и другая жизнь. В которой можно заново влюбиться, поддаться мимолетным эмоциям, радостям, смеху. Я так долго целовал мертвые губы, что мне показалось, что жизнь состоит только из смерти и вечной бессмертной любви, которая должна меня пережить. Я думал, что должен себя перебороть! Я не полюбил другую, не поддался очарованию Розы, нет. Это было другое чувство, совершенно не похожее на любовь – на свет. Оно не пьянило меня, а напротив – отрезвляло. Оно не спасало меня, но и не губило. Оно не касалось моего сердца – той холодной груды металла, оно не касалось меня. Но от этого чувства исходило тепло, маленький луч просачивался сквозь холодные пальцы. Я не мог об него обжечься, я не мог от него сгореть. Это было не солнце. Это была свеча! Замерзшего во тьме не согреет свеча, но она может осветить его комнату. Она может осветить дорогу во мраке и указать ему дальнейший путь.

Я считал себя спасением Розы, но на самом деле все было наоборот.

Я застелил нам чистую постель. Я подготовил ей полотенце.

– Я приму ванну, если ты не возражаешь.

– Конечно. Я сейчас.

Я набрал в ванну воды, а на ручку двери повесил ее полотенце. У Розы была превосходная фигура, я это заметил, когда она разделась до нижнего белья. Я ей не мешал в эту минуту, может быть, она не воспринимала меня или же наоборот – воспринимала и одежду сняла при мне. На ней было красивое розовое белье с кружевами. Больше не было ничего.

– Я пойду? – спросила тихо она.

Я одобрительно кивнул головой.

Этот запах, новый аромат женских духов в моей квартире. Здесь так давно не было женщины, что я и забыл, что в комнате может так приятно пахнуть.

Ее не было двадцать минут, а может быть, и тридцать. Я не следил за временем. А думал, чем ее накормить, холодильник был пуст. Мне пришла в голову мысль заказать на дом еду, но я вспомнил, что телефон давно отключили за неуплату. Я им не пользовался больше года. И совершенно не понимал, какой толк от телефона, если тебе некому позвонить.

Роза вернулась, она была обмотана полотенцем, ее волосы были мокрыми. Я нашел для нее еще одно полотенце, она меня поблагодарила.

Картины смотрели на нас. А точнее, всего один портрет, на котором глаза Ее были живыми. Те глаза, которые я не мог спутать с сотнями схожих глаз. Они были уникальными и совершенно неповторимыми, ведь их нарисовал я.

Мы лежали в моей кровати. Ее голова лежала у меня на груди, я не гладил ее волосы, не водил пальцем по ее лицу. Я не испытывал страсти, прикасаясь к ее нежной, горячей коже. Я не знал, как себя вести рядом с женщиной. Я просто этого не помнил. Инстинкты не подсказывали мне, что делать, а моя природа молчала.

– Помнишь, ты у меня спрашивал о мечте? – нарушила молчание Роза.

– Конечно, помню.

– А ты никогда не задумывался о том, чтобы бросить все и в одно обычное утро покинуть этот город навсегда?

– Да, честно признаться, я думал об этом, и не раз.

Роза немного помолчала.

– А ты бы не хотел… Это сделать вместе со мной? – по ее задержке дыхания я понял, что она в этот момент пережила.

– А зачем тебе я в твоем городе восходящего солнца?

– Не знаю, – как-то неуверенно сказала она. – Ты появился в моей жизни тогда, когда мне это было жизненно необходимо. И иногда, когда я на тебя смотрю, мне кажется, что ты мой человек.

«Я не твой человек, Роза! Ты глубоко ошибаешься сейчас», – мысленно сказал я. У меня не хватило смелости произнести эти слова вслух. А между тем, я окончательно понял, что я единственный человек в этом мире, который может ее погубить сильнее, чем это делает она. Женщины это оружие прозвали «безразличием». Мне не хотелось наступать на этот очаровательный цветок походя. Мне не хотелось Розу топтать.

– У меня есть одно дело, которое мне нужно завершить в этом городе, – сказал, как есть, я.

– Разве это дело так важно, что не потерпит до следующего года, а может быть, и жизни? Разве оно стоит того, чтобы помешать нам завтра проснуться и улететь с самого утра первым рейсом?

Роза, сама того не осознавая, поставила меня перед выбором. Начать жизнь с нового листа, отказаться от блюда, которое подают холодным. Простить убийцу за его непростительный грех – пойти против самого себя. Сделать шаг в неизвестность.

– Нет, Роза. Я этого сделать не могу. Я обязан это дело закончить.

– Как знаешь, – в ее голосе я уловил грусть, она была моим ответом явно расстроена. – Может быть, когда закончишь…

– Может быть, – сказал неуверенно я.

Но так быть не может.

* * *

«Ты – человек, который ко мне однажды остыл…» Мы и это пережили со временем.

Все мои книги были уже давно прочитаны ею, из нее вышел бы превосходный критик, если бы она занялась этим делом всерьез. У меня не было такого дара – разбирать книгу по частицам на атомы, чтобы в итоге остался трезвый вывод и никакой души. Любая книга – это душа. Либо она родственная, либо чужая. Для нее книга – это психологический портрет автора. Она судит писателя по его работе, словно детище – это его лицо. Я сужу мастера по эмоциям, которые я испытал рядом с ним. По отклику сердца, мне важно, чтобы оставалось послевкусие. Монолог с самим собой. Я с десяток книг оставил на «потом», чтобы вернуться к ним еще раз. Чтобы посмотреть на них другими глазами. Это книги-десерт. Но все мои «десерты», по ее вкусовым ощущениям, были просроченными. Да и у меня, соответственно, после ее красноречия пропадал к ним аппетит. Сжигая дотла чью-то святыню, необходимо на ее месте построить новую. Мы больше не возвращались к книгам. Мы оставили авторов в покое. Нам нужно было находить общие интересы – а у нас их оказалось мало.