Коэффициент любви, или Тайна нуля - [44]

— Вот-вот! Так я и знал! Отчего появился библейский миф о том, что женщина создана из ребра мужчины, то есть из его части?

— Вы получили в таинственном радиопослании из космоса разъяснение по этому поводу, уважаемый профессор Хьюш? — не без иронии спросила его супруга.

— Если хотите, то именно так! — торжественно заявил мистер Хьюш.

— Хотелось бы их выслушать.

— А разве самим вам, двум женщинам, непонятно, что здесь сделано все наполовину, что и характерно для женской половины.

— Половины чего? — совсем уже не тишайшим, как прежде, голосом поинтересовалась миссис Белл.

— Половины человечества, — нашелся мистер Хьюш. — Я имею в виду, дорогие мои леди, что работа сделана наполовину потому, что перезапись надо ускорить вдвое.

— Зачем? — удивилась Мэри. — И этой скорости, которую так трудно было в наших условиях осуществить, совершенно достаточно, чтобы по одному виду сигналов судить об их несомненной разумности.

— Мало этого, мало, почтенные леди и джентльмены (я имею в виду и самого себя, как здесь присутствующего!)! Мало, ибо запись пока сделана не в звуковом диапазоне, а надо, чтобы она зазвучала как голос из космоса.

— Голос из космоса? — обрадовалась Мэри. — О, па, я недаром всегда хотела походить на вас! Ведь это вызовет еще большую сенсацию. Какой же у них голос, какой?

— О, это нам предстоит услышать и очень скоро, у меня есть соображения, как это сделать, — деловитым уже тоном заявил профессор.

Обе женщины с нескрываемым восхищением смотрели на него.

Возможно, это был редкий случай, когда в семейном (научном) споре последнее слово оставалось за ним: «Голос из космоса».

Глава шестая ГОЛОС ИЗ КОСМОСА

Всякий обладает достаточной силой, чтобы исполнить то, в чем он убежден.

В. Гёте

Кассиопея примчалась в «приют спокойствия» проведать Надю и помириться с ней.

Обнявшись, девушки стояли в мягкой траве на подмытом берегу, завороженно смотря на отливающую синевой гладь озера. С другого берега доносился далекий всплеск весел, где-то старательно стучал дятел, перекликаясь, чирикали птицы.

— Вот так здесь и лечат тишиной, — прошептала Надя.

— И красотой! — подхватила Кассиопея. — Одно это зеркало роскошное чего стоит! Царевнам сказочным в него смотреться!

— Уж очень оно огромное, зеркало это. Я сверху и не разобрала, где его берега.

— И чего тебя гордыня твоя ввысь тянет?

— Не гордыня, а мечта. Без нее и легенда о Дедале и Икаре не появилась бы.

— Мечтать и на земле можно.

— О нет! Когда летишь выше всех, видишь дальше всех, такую ясность ума чувствуешь, что самое невероятное постигнуть можешь! Я когда к норме мастера готовилась, умудрилась вверху теорему своего прапрадеда доказать, целых сто лет недоказанную.

— Лесную теорему.

— Почему лесную?

— Доказав ее, в лес спустилась, с сосны пожарные снимали. Доказательство потом на березке в лесу изобразила, кое-кого завлекая.

— Звездочка!

— Шучу я, глупышка! А летать хорошо. Я маленькая была, во сне летала.

— Во сне все летают, потому и мечтают о полете. Вспомни Наташу Ростову, Катерину из «Грозы» Островского.

— Что ты себя с ними равняешь!

— А что? Я не могу встать в один ряд с такими истинными женщинами, познавшими и горе, и радость?

— А у тебя одна радость впереди. И никакого горя!

— И тебе не стыдно? А папа, а Никита?

Кассиопея смутилась, но постаралась овладеть собой:

— Папы всегда рано или поздно уходят. Закон природы! А вот Никита!.. Мой Константин Петрович не решился на звездный полет. Это из-за меня! Так проверяется настоящая любовь! У настоящего мужчины все звезды — к ногам любимой, а не звезды вместо нее!

— Я бы так поступила!

— Так почему позволяешь себе на прозрачных крылышках, как стрекоза, летать? А мама? А дед?

— Тогда вспомним о космонавтках, героинях-летчицах, о планеристках, парашютистках. Ты думаешь, они никого не любили или себя не берегли? Сколько рекордов оставили еще с прошлого века! И с нераскрытым парашютом прыгали.

— Подумать страшно.

— А они не боялись. И чего только не делали в свободном полете без парашюта! И танцы в воздухе без тяготения, и акробатика! Даже свадьбу неоднажды играли, с самолета прыгнув. Шампанское успевали распить в высотном падении. «Горько!» — жениху и невесте кричали. А парашюты потом открывали.

— А я так считаю, Наденька! Молиться на меня можно, но… «не называть меня небесной», как говорил поэт. Я способна приподняться над землей, но только на высоком каблучке, чтобы держаться стройнее и нога выглядела изящнее. «Мой мужчина» к нам спешит.

Девушки снова обнялись.

— Какая трогательность! Ожившая скульптура! Привет бесподобным! — послышался голос профессора Бурунова. — Прилетел за вами, как обещал. «Приют спокойствия» отпускает Надю с полным спокойствием, поскольку заболевание ее, если не считать ушиба о воду, оказалось подобным корню квадратному из отрицательной величины, то есть мнимым, — и, тряхнув светлыми кудрями, он поклонился так, что они свесились вниз.

— Вы хоть бы при мне отказались от своего ужасного математического жаргона, — надула губы Кассиопея.

— Здравствуйте, Константин Петрович! Мы сразу к дедушке? — обрадовалась Надя. — Вы на взлетолете?

— Конечно! Вас уже ждут.