Кодекс самурая - [29]

— Майор Щеглов?

— Тут ситуация очень близка к варианту Игнатова. Майор раскусил тебя еще будучи капитаном. Вы тогда бодро бегали по немецким тылам на правом берегу Днепра, и ты решил захватить в плен майора Шлимана, направлявшегося на аэродром, где его ждал транспортный самолет. Ты, возможно, просто не обратил внимания, но Щеглов в тот момент почти не скрывал, что не верит твоим рассказам про острый слух и феноменальное зрение. Он прекрасно понял, что ты заранее знал про «жирного гуся», который едет на аэродром, и хочешь захватить его силами группы. Мешать тебе капитан не стал и, судя по всему, ни разу потом об этом не пожалел. Его тоже много раз допрашивали, требуя максимально подробно описать ваш рейд, но он ни разу не поделился со следователями своими подозрениями на твой счет.

— Почему же тогда ты не считаешь его таким же надежным, как Игнатова?

— Считаю. Ну, почти. Вот только Щеглов такой же убежденный коммунист, как и Плужников. Почти до фанатизма убежденный, и это может в какой-то момент сыграть совершенно непредсказуемым образом.

— Получается, что Лебедев — самый сложный кандидат в мою команду, — попытался я подвести промежуточный итог.

— Я бы на твоем месте вообще его не рассматривала. Слишком велика вероятность утечки информации.

— Без него мы ничего здесь не сделаем. Полковник Лебедев — командир спецгруппы НКВД при нашей миссии. Его не обойти никак. Надо рисковать. В крайнем случае придется мне его нейтрализовать. Щадящими методами, естественно.

— Смотри сам, мое дело предупредить.

— Времени на раскачку нет. Пойду собирать людей прямо сейчас. У тебя есть поблизости дроны-разведчики?

— Четверых могу подогнать в течение пяти-семи минут.

— Давай, отпавь их в штабной блиндаж, они мне понадобятся.

Самому собирать бойцов мне не пришлось. Я нашел Лебедева и попросил его срочно организовать совершенно секретное совещание в штабе отряда. Через десять минут на меня уже внимательно смотрели шесть пар глаз, включая генерала Кудрявцева, который в подчинении у Лебедева не состоял, но полковник успел пригласить и его.

— Итак, товарищи. Я попросил вас собраться здесь по крайне важной для меня причине. У меня возникла очень серьезная проблема, и без вашего участия я ее решить не смогу. Я уверен, что в помощи вы мне не откажете, но для того, чтобы эта помощь стала возможной, мне придется многое вам рассказать. Эта информация обладает высшим уровнем секретности, однако секретность у нее особая. Скажем так, это моя личная тайна, и, прежде чем поделиться ей с вами, я хочу знать, готовы ли вы дать мне слово, что за пределы присутствующего здесь круга лиц ни одна буква из того, что вы услышите и увидите не уйдет?

В комнате повисла напряженная тишина. Я отлично понимал своих товарищей. Они не знали, что им предстоит услышать. А если это план покушения на Сталина или контрреволюционный заговор? Я ожидал, что первым ответит Кудрявцев, как старший по званию, но генерал не спешил, и слово взял Лебедев.

— Командир, ты ведь знаешь, что все мы без колебаний пойдем за тобой в любую мясорубку, но ты и нас пойми. Мы присягу давали товарищу Сталину и нашей социалистической Родине. У нас есть воинские начальники и служебные обязанности. Естественно, мы готовы сохранить в тайне любые сведения личного характера, но, если от того, что ты нам расскажешь будет прямо зависеть безопасность страны или ее высшего руководства… Такое я скрыть не смогу, ты уж извини.

— Хорошо, давайте я сформулирую вопрос иначе. Готовы ли вы сохранить в тайне полученную от меня информацию при условии, что ее неразглашение не будет нести прямой угрозы товарищу Сталину и другим высшим руководителям СССР? Со своей стороны я даю слово, что все, о чем пойдет речь, никогда не будет направлено против интересов нашей страны.

Лебедев задумался.

— Слишком общая формулировка. Я все понимаю, но…

Полковник замолчал, не закончив фразу. На его лице отражались глубокие сомнения и внутренняя борьба.

— Командир, эта проблема, о которой ты сказал в самом начале, чем она грозит лично тебе? — негромко спросил лейтенант Игнатов.

— Смертью в течение ближайших десяти дней, причем, скорее всего, смертью очень непростой, — я постарался ответить нейтральным тоном, но было видно, что мои слова произвели на всех присутствующих сильное впечатление.

— В таком случае, я готов дать обещание сохранить полученные сведения в тайне без всяких оговорок, — все так же негромко произнес Игнатов. — Твоего слова о том, что все это не будет направлено против СССР мне вполне достаточно.

— Обещаю не разглашать, — почти сразу поддержал друга лейтенант Никифоров.

— Буду молчать, — пожал плечами Кудрявцев, — Уверен, что твоя смерть нанесет нашей стране куда больше вреда, чем любые слова, которые ты можешь нам сказать.

— Присоединяюсь, — кивнул майор Щеглов, — Даю слово не разглашать полученные сведения, что бы я здесь ни услышал.

— Тоже присоединяюсь, — это уже Плужников, — буду молчать при любых обстоятельствах.

— Ну, про меня ты и так уже знаешь, — с легкой улыбкой произнесла Лена.

Полковник Лебедев переводил взгляд с одного подчиненного на другого и мрачнел все больше. Он являлся командиром всех этих людей, за исключением Кудрявцева, и главная ответственность за всё происходящее лежала именно на нем. Чувство долга, личные симпатии, множество различных эмоций, доводы разума… Все это боролось между собой в его голове, не давая остановиться ни на одном из возможных вариантов.