Код Золотой книги - [15]

Сейчас командир смотрел на меня так, будто хотел сказать: что же, посмотрим, чего стоят твои знания! А может быть, это мне просто показалось, потому что заговорил он совсем о другом. От того, что он нам рассказывал, у меня шевелились на голове волосы, и я едва удерживался, чтобы не вскочить из-за стола и бросить в лицо командиру гневные обличения. Помогла мне в этом неожиданная мысль: вот он, мой час! Я чувствовал себя советским разведчиком в логове врага и знал, что обязан пробиться к своим, чтобы доставить ценнейшие секретные сведения. Того, что наговорил нам командир, хватило бы, чтобы расстрелять его восемь раз подряд. А потом поднять и снова расстрелять.

Несколько раз я нервно оглядывался, желая увидеть реакцию остальных. Мишка, по своему дремучему невежеству, скорее всего, мало что понял и выглядел совершенно спокойно. Кажется, он даже откровенно скучал на уроке. По невозмутимому лицу Мити-Мустафы трудно было что-то определить. Паша угрюмо смотрел на Петра Станиславовича, но поди пойми, о чем он думал, – в тридцать лет человек лучше умеет сдерживать эмоции, чем в девятнадцать. Тем более что после всех своих злоключений он мог и не испытывать особых симпатий к советской власти. Один Боря Кацнельсон слушал урок, открыв рот и ловя каждое слово. Глаза его сияли, будто он попал на выступление любимого артиста. «Тоже мне, диссидент!» – со злостью подумал я. В то время каждый советский гражданин твердо знал, что диссидент – это человек, у которого не все в порядке с головой. Много позже мне стало известно, что во многих случаях это не слишком расходилось с истиной.

Мне до сих пор стыдно вспоминать о том, что я натворил после первого дня обучения в Школе. Успокаивает лишь то, что кое-кто из однокашников наделал глупостей не меньше моего.

К концу урока я, сжав зубы, пытался всеми силами не показать своего отношения к тому, что говорил Радзивилл (какова наглость, даже фамилии своей контрреволюционной скрывать не стал!). Еле дождавшись конца занятий, я не пошел со всеми на ужин, отговорившись тем, что разболелась голова и мне надо побыть на свежем воздухе. Медленно спустился по дорожке к озеру, прошел по берегу в сторону леса и, убедившись, что за мной никто не следит, помчался по дороге, ведущей к шоссе. Цель у меня была одна: добраться до первого милицейского патруля и потребовать, чтобы меня немедленно доставили в ближайший отдел госбезопасности. Я был обязан исполнить долг советского человека – разоблачить банду контриков, а может быть, даже иностранных шпионов, свивших рядом с Москвой, под самым носом у КГБ, антисоветское гнездо. И тогда мои армейские командиры узнают, что нарушитель воинской дисциплины и злостный самовольщик может быть настоящим героем…

Я бежал, постоянно оглядываясь в ожидании погони, и готов был, увидев сзади свет фар, немедленно спрятаться в лесу. Но дорога была пустынна. «Волгу» с надписью «ГАИ» я увидел сразу, как только проселок уперся в широкое шоссе. Машина автоинспекции с потушенными фарами стояла в засаде рядом с перекрестком так, что водители замечали ее в последний момент и не успевали сбросить скорость. Сержант и лейтенант были не слишком довольны, что их сорвали с хлебного места, но, услышав грозную аббревиатуру – КГБ, не решились возражать и, посадив меня на заднее сиденье, сразу рванули с места.

Ехали мы быстро, дорога не была освещена, и я понятия не имел, куда меня везут. Но минут через пятнадцать мы остановились около какого-то утопающего в темноте здания, и лейтенант нажал на кнопку звонка у входной двери. Открыл нам прапорщик в фуражке с синим околышем, и я облегченно вздохнул – здесь меня не достанет никакой Радзивилл!

Милиционер остался за дверью, а меня прапорщик провел в кабинет, в котором, кроме стола с телефоном и двух стульев, ничего больше не было. Показав мне на стул, прапорщик молча вышел, и в двери щелкнул замок. «Зачем?» – удивился я. Я пришел сюда по своей воле и вовсе не собирался убегать!

Не знаю, сколько мне пришлось ждать, но времени прошло довольно много. Наконец замок снова щелкнул, и в кабинет вошел человек лет тридцати, в строгом сером костюме и темном галстуке, с ничего не выражавшим лицом. Он положил на стол кожаную папку с хромированным ромбиком в уголке, на котором было что-то написано витиеватыми буквами, достал из нее несколько листов бумаги. Постучал обрезом стопки по столу, аккуратно сровнял листы и положил их перед собой. Потом достал из внутреннего кармана пиджака авторучку, свинтил с нее колпачок, внимательно посмотрел на перо, снял невидимую соринку и положил ручку рядом с бумагой. Все эти приготовления действовали мне на нервы, и я стал ерзать на своем стуле. Только тогда чекист соблаговолил заговорить со мной.

– Итак, молодой человек, вы что-то хотели сообщить органам госбезопасности? – спросил он, не представившись. А еще меня удивило, что он не поинтересовался моим именем. По многочисленным фильмам я знал, что следователь в первую очередь вписывает в протокол данные собеседника. В этом было какое-то несоответствие, но я решил не обращать на него внимания.