Код Нибелунгов. Власть богатства и механизмы власти - [9]

Вот наконец и знаменитая ссора королев: мол, кто из их мужей выше по чину. По сюжету северной традиции дамы ссорятся на реке, а в немецкой «Песне о Нибелунгах» — на ступенях Вормского собора. Перебранка заканчивается тем, что Кримхильда раскрывает своей сопернице тайну обмана сватовства и первой брачной ночи. Брунгильда по праву чувствует себя оскорбленной и обманутой — и супругом, и Зигфридом. Она жаждет отмщения. Гордиев узел надо было как-то разрубить. И дальнейшие события будут фатальны для всех участников драмы.

В отрывке «Старшей песни о Зигурде» Гуннар и Хегни в конце концов соглашаются с тем, что только смерть Зигурда сможет умилостивить сердце Брунгильды. И уговаривают сводного брата Гуттхорна (в «Песне о Нибелунгах», кстати, Гернот играет куда более симпатичную роль) совершить убийство. И когда Зигурд однажды не возвращается ко двору, Хегни грубо и прямолинейно заявляет Гудрун (той самой немецкой злополучной Кримхильде): «Мечом заколотого Зигурда нашли мы». В то время как Брунгильда торжествует, Гудрун предсказывает своим братьям страшный конец. Поэма заканчивается описанием страшного сна Гудрун и ее новым супружеством.

Существует еще эпилог в прозе, который, скорее всего, появился позже. В нем мы находим подробности о точных обстоятельствах смерти Зигурда, обобщенные в самых разных версиях. В одних из них сказителям хотелось бы, чтобы Зигурд был убит в постели. «Немецкие мужи говорят, что его убили в лесу», а в более старой «Песне о Гудрун» речь идет о совместной поездке Зигурда и бургундских королей, ставшей для героя последней.

Здесь заслуживает внимания упоминание о «немецких мужах». Кто они? Возможно, северонемецкие купцы, в эпоху викингов занимавшиеся торговлей со Скандинавией в портах Хайтхабу (неподалеку от Шлезвига) и Дорештада (Фрисланд). Археологические находки немецких монет в Швеции дают довольно полное представление о торговых сношениях раннего Средневековья.

Но особенно интересны для нас с вами «пророческие» строфы из «Песни о Гудрун»: Хегни и Гуннар уже плетут заговор и втягивают в него своего сводного брата Гутхорна, когда вдруг вещий ворон кричит им с дерева: «На вас испробует железо Атли, и месть падет на головы убийц». Надо сказать, что во многих мифах германцев вороны играли роль прорицателей и мудрых советчиков. Даже богов. Здесь же несомненный интерес представляет то, что в столь древнем отрывке текста из эпоса о Зигфриде подчеркивается связь между его гибелью и гибелью бургундов при дворе гунна Атли (Этцеля). В двух частях «Песни о Нибелунгах» XIII столетия данная взаимосвязь событий подчеркивается уже совершенно явственно.

Кримхильда-патронесса — нибелунгские имена в эпоху франков

Поиски сказаний о Нибелунгах на территории Германии раннего Средневековья — вот, вероятно, ахиллесова пята почти всех историков. Лично я подозреваю, что на Рейне и Дунае испокон веков курсировали нибелунгские сказания. Однако источники скромно умалчивают об этом, и если уж историки в конце концов и начинают говорить на данную тему, то упрямо твердят лишь о нордических традициях.

Когда в XIX веке такая дисциплина, как история, сделалась одним из наиболее популярных научных предметов в университетах, в ходу был только один рецепт борьбы с «белыми пятнами» наших познаний: чего не значится в источниках, того и не существует (по крайней мере, для высоколобых мужей по прозванию историки). Такой метод назвали позитивизмом (от латинского ponere, то есть «насаживать, предоставлять»). Проще говоря, история занялась остатками того прошлого, которое по воле судьбы (а может быть, досадной случайности!) предоставлено нам, «насаждено» в наши умы.

По счастью, с тех времен прежний подход к истории изменился. И про Нибелунгов снова вспомнили. Ну а куда ж их денешь? Парадокс их существования еще никто не отменял: напрямую в исторических источниках — летописях и хрониках — они остаются неупомянутыми, но тем не менее существуют. И бог с ним, что у нас нет почти никаких средневековых свидетельств, мы все равно задаемся вопросами, предпринимая попытку пролить-таки свет на загрязненные воды Большой Истории. В поисках ответов привлечем в авторитеты великого французского исследователя Средневековья Жака ле Гоффа, который весьма недвусмысленно советовал: обратитесь за помощью к собственной фантазии! В соратники также призовем и немецкого исследователя Арнольда Эша. Уж больно мила нашему сердцу его позиция: у нас есть лишь отдельные камешки мозаики, и стоит подумать, как правильно собрать картинку. Вот мы собрать картинку и попробуем!

Что на этом месте нам будет интересно? Во-первых: каков процент жизненной реальности в литературном материале о Нибелунгах? Во-вторых, обратное: что из литературной реальности переселилось в жизненную? Ну-с, приступим.

Начнем с литературы. Так-так, романы. В них определенно недостоверные, но такие живенькие сценки действительно всецело подчинены воле фантазии. Вряд ли можно рассматривать их в качестве исторического материала. Романисты создавали мир, далекий от обыденной ткани жизни. Реальность романов — это скорее жизнь, «какой она должна быть», нежели «какая есть». Из романов мы узнаем, к какому идеалу жизни стремились средневековые люди. А вот в немецкой «Песне о Нибелунгах» 1200 года мы видим «жизнь как она есть». В «Песне…» сохранились прелюбопытные живые диалоги героев, предоставляющие для нашего поиска исключительно ценную информацию об общении мужчин и женщин, стариков и молодежи, слуг и господ, друзей и врагов. И мы без труда можем воссоздать не только картину идеалов и нравов эпохи, но и картину внутренней жизни простого средневекового человека: над чем люди смеялись и плакали, из-за чего сердились, чем мучились и о чем размышляли.