Код Мандельштама - [9]

.

Таким образом, критика сама по себе становится «прозо-поэзией». И опять же, как вид поэзии, начинает остро нуждаться в дальнейших толкованиях.

Каковы самые вероятные вопросы на начальном этапе прочтения поэтического произведения?

1) Что имел в виду автор?

2) Что имеет в виду читатель?

В качестве иллюстрации к первым двум пунктам приведем точку зрения Жуковского, касающуюся шекспировского «Гамлета»: «Шедевр Шекспира „Гамлет“ кажется мне чудовищем. Я не понимаю его смысла. Те, которые находят так много в Гамлете, доказывают более собственные богатство мысли и воображения, нежели превосходство Гамлета. Я не могу поверить, чтобы Шекспир, сочиняя свою трагедию, думал все то, что Тик и Шлегель думали, читая ее…»[24]

3) То ли именно хотел сказать автор, что усматривает в его произведении читатель?

«Идеальным было бы, разумеется, такое чтение произведения, чтобы при конкретизации к читателю были обращены те слои, которые должны композиционно и художественно выделяться, с тем, чтобы произведение заиграло при конкретизации всеми выступающими в нем эстетическими достоинствами. Но никогда не будет иметь места одновременное обращение произведения всеми своими сторонами к зрителю, когда будет налицо некоторое сдвижение точки зрения, определенная ориентация произведения в его конкретизации относительно читателя, а следовательно, и проистекающие отсюда явления „сужения“ перспективы при конкретизации»[25].

4) Каковы рамки интерпретации, которые мы можем себе позволить?

5) Есть ли хоть сколько-нибудь объективные способы, позволяющие трактовать авторский замысел?

И все вместе эти вопросы складываются в проблему поиска объективных методов прочтения, которая, вероятно, никогда не потеряет своей актуальности.

Довольно долгое время лингвистика и литературоведение вырабатывали свои методы и подходы к исследованию языка и потому стремились предельно разграничить сферы влияния, опираясь на собственную методологию.

Этот неизбежный и позитивный для периода становления отдельных филологических дисциплин этап можно сегодня считать вполне завершившимся. «Развитие каждого из этих направлений привело к ценным выводам общего и частного свойства. Но по-настоящему их ценность обнаруживается в приложении к анализу словесно-художественного произведения, когда все факты вступают во взаимодействие и позволяют объяснить систему поэтического текста»[26].

Совершенно очевидно, что в настоящее время более целесообразно объединение усилий и методов лингвистики и литературоведения, так как именно всесторонний подход к объекту исследования будет наиболее полезен в поисках ответа на вопрос допустимости того или иного прочтения поэтического текста.

Важен вопрос об исходной точке толкования.

Что выбрать — цельный текст с последующим анализом составляющих или анализ единицы текста — ключевого слова, которым связана вся ткань произведения?

Вопрос — от текста — к слову или от слова — к тексту принципиально важен.

К примеру, последние исследования психолингвистики доказывают тот факт, что «в процессе понимания текста особую роль играет слово»[27] в его изолированном от текста виде, со всеми языковыми его значениями. Изучая процессы восприятия текста, психолингвистика, прежде всего, рассматривает единицы текста — то есть слова. И далее — их текстовую организацию.

«Что касается читателя, то он редко стремится читать текст на том языке и в рамках той системы, в которых этот текст реализован. Даже писем Пушкина или записок Чуковской мы уже не понимаем: их многие слова и факты читаются с нашей семантикой и нашими коннотациями»[28].

Так что исследование системы поэтического языка О. Мандельштама вполне целесообразно проводить, расшифровывая код — то есть предельно внимательно и детально рассматривая ключевые слова его лирики.

«Напрасный труд искать у Мандельштама сквозную тему, лидирующий мотив; на тематическом уровне его творчество не содержит скреплений и не индивидуализируется. Однако и рассредоточенность для него тоже не характерна; все им написанное ощущается как нечто целостное»[29].

Основа этой целостности — существование поэта во вселенной, поводырем по которой является у него Слово.

Итак, одна из характерных черт поэзии Мандельштама — регулярная повторяемость некоторых слов. Эти слова становятся у него символами, связывающими воедино отдельные произведения, доказывая существование цельной системы. «Как часто, например, в зрелых стихах Мандельштама встречаются в самых неожиданных сочетаниях, в самом непредвиденном контексте некоторые излюбленные слова-образы — „ласточки“, „звезды“, „соль“. Это и есть те слова-Психеи, о которых он говорит, что они блуждают свободно вокруг вещи, как душа вокруг брошенного, но не забытого тела. Эти блуждающие, упорно возвращающиеся слова играют роль своего рода сигнальных звоночков, через них не связанные как будто одно с другим стихотворения друг с другом перекликаются»[30].

Большую роль для восприятия поэтического слова во всем многообразии сочетающихся в нем значений и оттенков значений играют ассоциации и степень их отчетливости.

Степень многообразия ассоциаций, а, следовательно, и степень наслаждения поэтическим словом зависит, помимо всего прочего, и от уровня знаний и культурных чувствований читающего.