Код креативности. Как искусственный интеллект учится писать, рисовать и думать - [103]

Сёрл хотел продемонстрировать, что компьютер, запрограммированный отвечать так, чтобы мы не могли отличить его ответы от ответов человека, нельзя считать разумным или понимающим. С одной стороны, это направление мысли дает сильный аргумент против теста Тьюринга. Но с другой стороны, что именно делает мой разум прямо сейчас, когда я формулирую эти слова? Не следую ли я в каком-то смысле некоему набору инструкций? Не существует ли некоторого порога, после которого следовало бы считать, что компьютер действительно понимает китайский язык?

И все же, когда я упоминаю стул, я знаю, о чем я говорю. Когда компьютер ведет разговор о стуле, ему не нужно знать, что слово «стул» обозначает физический объект, на котором сидят люди. Ему нужно лишь следовать правилам, но следование правилам не означает понимания. Алгоритм никак не сможет достичь абсолютного владения словом «стул», если он никогда не имел дела с настоящим стулом. Именно поэтому для современных тенденций в развитии искусственного интеллекта особенно актуален вопрос воплощенного интеллекта.

В некотором смысле язык – это проекция окружающего нас мира на меньшее число измерений. Как сказал Франц Кафка: «Любой язык есть всего лишь плохой перевод». Хотя все физические стулья различны, в языке все они сжаты в одну информационную точку – слово «стул». Но другой человек может извлечь из этой точки все те стулья, с которыми ему приходилось иметь дело. Мы можем говорить о креслах, скамейках, деревянных стульях или шезлонгах, и все эти слова вызывают у нас разные и конкретные ассоциации. Таковы те знаменитые словесные игры, о которых говорил Витгенштейн. Компьютер, не имеющий физического воплощения, оказывается узником малоразмерного пространства комнаты Сёрла.

Такова странная природа нашего сознания, позволяющего нам объединять всю эту информацию в единое целое. Если взять отдельный нейрон, он не понимает английского языка. Но если постепенно, нейрон за нейроном, «строить» мозг, в какой-то момент окажется, что он-то язык понимает. Когда я сижу в закрытой комнате и обрабатываю входящие сообщения на китайском при помощи своих инструкций, я действую как часть мозга, группа нейронов, отвечающая за такую обработку. Хотя я не понимаю, что я отвечаю на эти сообщения, возможно, следовало бы сказать, что это понимает вся система, состоящая из комнаты, меня и инструкции. Полноценный мозг сформирован из всех элементов, а не одного меня. В комнате Сёрла я скорее играю роль процессора в компьютере, электронной схемы, которая производит базовые расчеты, следуя инструкциям, содержащимся в компьютерной программе.

Сможет ли компьютер составлять осмысленные – или даже прекрасные – фразы, не понимая языка и не имея опыта взаимодействия с окружающим физическим миром? Прямо сейчас программисты пытаются найти ответ на этот вопрос самыми разными способами. Может быть, машине не обязательно понимать, что она говорит, чтобы создавать убедительные литературные произведения. Но это возвращает меня к тому вопросу, с которого и началось отступление в сферу языка: насколько современный искусственный интеллект способен владеть языком и, соединяя слова, рассказать историю?

15 Послушайте рассказ ИИ

Тот, кто хочет истины, становится ученым; тот, кто хочет дать волю своей субъективности, может стать писателем; но что делать тому, кто хочет чего-то среднего?

Роберт Музиль

Некоторые из историй, на которых я вырос, запомнились мне надолго. Одно из видных мест в их списке занимают «Необыкновенные истории» Роальда Даля, среди которых были пугающие рассказы о человеке, который ест столько маточного молочка, что превращается в пчелу, о бродяге, татуированном знаменитым художником, который продает свою кожу с аукциона, или о послушной жене, которая убивает своего мужа замороженной бараньей ногой, а потом подает ее полицейским, расследующим это дело[108]. Один из этих жутких рассказов, написанный в 1953 году, назывался «Чудесный автоматический грамматизатор».

Адольф Найп имеет технический склад ума, но всегда мечтал стать писателем. Увы, все его произведения выходят шаблонными и неинтересными. Но однажды его озаряет: язык следует правилам грамматики и, по сути, основан на математических принципах. Вооружившись этой идеей, он сооружает гигантскую машину, Чудесный автоматический грамматизатор, способный писать в стиле живущих писателей романы, получающие литературные премии, – причем всего за 15 минут каждый! Шантажом Найп принуждает писателей выпускать эти произведения под своими именами, чтобы не стало известно, что машина может написать роман легче и зачастую лучше их. В конце повествования рассказчик терзается угрызениями совести:

Вот в эту самую минуту, когда я сижу у себя в кабинете и слышу, как в соседней комнате заливаются плачем девять моих голодных детей, я чувствую, как рука моя сама тянется к этому сулящему золотые горы контракту, который лежит на краю стола.

О Боже! Дай нам силы не сдаваться, видя, как наши дети умирают от голода![109]

Роальд Даль умер прежде, чем создание такой машины стало возможным, но теперь эта идея уже не кажется столь безумной.