Код цивилизации. Что ждет Россию в мире будущего? - [196]
Ситуация вокруг Ирана и его ядерной программы не ясна. С одной стороны, судьба режима Каддафи, который в свое время отказался от ядерных амбиций, служит аргументом в пользу обладания ОМП. С другой, Тегеран озабочен происходящим вокруг него и не готов идти на новые риски. В то же время для Израиля и США неприемлема иранская ядерная программа. От военного конфликта удерживало только то, что никто не мог предсказать его последствий.
Вероятность военного сценария в Иране резко сократилась после ухода Ахмадинежада летом 2013 года и выборов, которые привели к власти более умеренного Хасана Роухани и возобновились идущие уже 12 лет переговоры в формате 5+1 (члены СБ ООН+Германия). Одновременно США озаботились укреплением противоракетного потенциала арабских стран Персидского залива. Ожидавшаяся в ноябре 2014 года «ядерная сделка», которая могла бы привести к отмене антииранских санкций, так и не состоялась. Прогресс наметился на переговорах 2 апреля 2015 года, когда Иран обязался сократить обогащение урана и сделать ядерную программу прозрачной для МАГАТЭ. Отработанное топливо будет экспортироваться, запасы низкообогащенного урана сократят за 15 лет с 10 тысяч до 300 кг, Иран остановит 75 % мощностей по обогащению за 10 лет. Однако эксперты далеко не были уверены в успехе сделки, особенно с учетом оппозиции ей в американском Конгрессе[903].
Иранцы прибывают в боевом настроении. «США и все европейские колониальные страны испробовали все, чтобы поставить Иран на колени, но не смогли и никогда не смогут»[904], — заявил после очередного тура переговоров верховный лидер страны аятолла Хаменеи. Иранцы в последние годы и месяцы очевидно усилили свои позиции в Ираке, Сирии, Ливане и Йемене, что вызывает возмущение суннитских монархий и Соединенных Штатов. При этом саудовцы и их партнеры по ССПЗ — как и Израиль — не могут простить Вашингтону его начавшегося сближения с Тегераном.
В Афганистане вывод американских войск совпадал с завершением 12-летней эры Хамида Карзая. Первый тур выборов победителя не выявил: за бывшего министра иностранных дел Абдуллу Абдуллу были отданы 44,9 % голосов, за бывшего министра финансов Аршафа Гани Ахмадзая — 31,5 %. Подведение итогов второго тура заняло несколько месяцев. В итоге Гани стал президентом, а Абдулла — премьер-министром. Основной вопрос — выживание в условиях неизбежного натиска талибов. В отличие от Карзая, и Абдулла, и Гани настроены на то, чтобы договориться о сохранении военного присутствия США и НАТО. На конец 2014 года там сохранялся более чем 10-тысячный американский контингент, но Вашингтон заявляет о намерении до конца 2016 года завершить их вывод[905].
Соединенные Штаты, по моему глубокому убеждению, не уйдут полностью из Афганистана. Слишком велика стратегическая значимость этой страны, граничащей с Ираном, Китаем, Центральной Азией, Индией, Пакистаном. Это — геостратегический Клондайк, имеющий, правда, заслуженную репутацию кладбища империй. Можно также ожидать усилий Вашингтона по достижению договоренностей между Кабулом и талибами с последующим включением их в коалиционное правительство. Страна же находится в отчаянном состоянии. Иностранцы либо сбежали, либо отсиживаются в хорошо охраняемых кварталах Кабула, рестораны и бары закрылись. Потратив больше триллиона долларов на вой ну — по 35 тысяч на каждого афганца — США оставляют страну с тем же количеством нищих, что и до их прихода — 36 % населения. «Это погрязшая в насилии дисфункциональная страна, — писал в конце 2014 года The Economist. — Она также самая бедная в Азии, одна из самых бедных в мире — и самая коррумпированная»[906].
На Ближнем Востоке всегда хватало конфликтов и противоречий. Но, пожалуй, никогда в истории их не было так много, они не носили такого всеобъемлющего, глубокого и сверхострого характера. И произошло это как раз после прихода США на Ближний Восток для борьбы с терроризмом.
Неудивительно, что отношения исламского мира и Запада далеки от идеальных. Недоверие мусульман к Западу, пишет оксфордский профессор Тарик Рамадан, «подпитывается многими десятилетиями американской поддержки диктаторов, удовлетворявших их экономические и оборонные интересы; вторжениями в Ирак и Афганистан; унижающим обращением с пленными в Абу-Грейб и Гуантаномо; и постоянной и безоговорочной поддержкой Израиля… Вывод войск из Афганистана, уважение резолюций ООН и договорных обязательств в отношении Палестины, неприменение беспилотников-убийц и прекращение «войны с террором» могли бы стать прекрасным началом»[907].
Владимир Путин неоднократно заявлял, что в России живет более двадцати миллионов мусульман. Не знаю, кто внушил ему эту цифру. Если считать мусульманами всех представителей тех национальностей, которые традиционно относятся к исламским, получится около тринадцати миллионов человек. Если брать только тех, кто действительно активно исповедует ислам, то есть исполняет религиозные обряды, максимальная цифра не превысит и пяти процентов населения России. Но и тринадцать, и девять миллионов мусульман — в любом случае достаточно много для того, чтобы считать Россию одной из крупных исламских стран, особенно с учетом большого количества мигрантов из Средней Азии. Сегодня 57 российских этносов ассоциируют себя с исламом, в восьми субъектах Федерации они являются титульными.
