Кочевые дороги - [6]

А может быть враги — это те баи, которые дерут три шкуры со своих дехкан и пастухов, отчего возникают бунты и волнения? А потом Тойоны спешно посылают туда свои сотни, чтобы замирять бунтовщиков, а воевать против пастухов — не это ли позор для воина?

А может враги — те шустрые неприметные парни, которые тайком в Степь доставляют араку, дурман-траву и золотую пыль, отчего люди уподобляются свиньям или сходят с ума? Как воевать с такими врагами, если их днем-то не видно, а уж ночью и подавно?

Думать надо, много думать, однако.

Тойон Тыгын хлопнул в ладоши. Тут же в дверь заглянул служка.

— Чего прикажете?

— Вели подавать ужин — сказал Тыгын, — а ко мне позови госпожу Сайнару.

Внучка примчалась почти сразу, бросилась обнимать деда.

— Ой, деда, ты приехал, сказали злой, да? — защебетала девушка, — А чего ты злой? Мы поедем на войну, да? Всех накажем?

— Нет, внучка, не поедем мы на войну, мы поедем послезавтра к Урун-Хая, на наши аласы[7]. Надо свой улус[8] навестить, давно там не были.

— Ой, наконец-то, я уже устала в городе, тут такая тоска. И ещё, дед, почему тётка говорит, что мне скоро замуж? Я не хочу замуж! — притопнула ногой внучка, — И вообще, что ты ко мне приставил этих старушек? То — нельзя, это — нельзя, на лошади скакать — нельзя, из лука стрелять — нельзя, — внучка зашепелявила, передразнивая няньку, — девушке из Старшего рода не пристало скакать на коне!

Тыгын рассмеялся и сказал:

— Девушке из Старшего рода прилично всё, и если кто-то посмеет осуждать девушку из рода Белого Коня, тому девушка может отрубить голову. А нянек я тебе приставил потому, что девушке из Старшего рода неприлично ходить без нянек. А ещё ей неприлично что-то самой делать — для этого есть слуги. Пошли ужинать, балаболка.

— Я ничего сама не делала! Только Звездочку запрягла. А Звездочка не подпускает конюха, от него воняет. А можно я ему отрублю голову? Он плохо на меня смотрел!

— Если всем слугам рубить головы, так можно и без слуг остаться. Прикажу его выпороть, что бы лучше за лошадями смотрел, а не на свою госпожу, — ответил Тыгын, радуясь, что тема замужества заглохла.

Во дворе дома был накрыт дастархан, суетились повара. Слуга подал Тойону чорон с кумысом. Как и полагается, старик плеснул немного кумыса в очаг, духам огня, потом сел за дастархан и произнес: "Слава Высокому небу Тэнгри и Отцу-основателю", что было знаком начала ужина. Ужинали по-простому, без особенных разносолов.

Кумыс, к которому были изюм, орехи, сушеный творог и баурсаки. Сразу же на столе оказались казы, шужук, жал, жай, сурет-ет, карта, бауыр-куйрык, табананы и салат из редьки. Затем подали куырдак, за ним самсу. Это все запили кумысом, за которым вынесли охлажденную дыню с фруктовым сиропом.

Тойон громко рыгнул, показывая всем, что ужин закончен, народ засуетился, выбираясь из-за дастархана.

Ещё один день прошел не зря.

Утром, после легкого завтрака, Урюнг Тыгын вызвал своего верного десятника Кривого Бэргэна и сказал ему:

— Мне сегодня плохой сон был. Завтра выезжать, а неспокойно на душе. Я сегодня в городской Управе, говорить буду. Потом к Старухам пойду. Скажи Ильясу, пусть приготовит дары. И ещё. Мы поедем через земли Серой Лисы и Чёрного Медведя. Ты знаешь. Пусть Ильяс упакует для них какие-нибудь знаки уважения, но я не хочу их видеть. Ты отправил Мичила и остальных?

— Бикташ уже уехал, остальные нет.

— Тогда задержи их. Скажи, что до земель Серой Лисы мы пойдем дорогой Отца, да пребудет с ним слава. Потом караван пойдет дальше, а мы свернём в сторону от аулов. Так же пройдем по земле Чёрного Медведя. Пусть Талгат выезжает вперед, выберет дорогу, и разгонят всяких бродяг. Мичил и Айдар пойдут с караваном. И отправишь завтра Тойонам подарки, пусть скажут, что я спешу в Урун-Хая, и не могу почтить их своим присутствием. Всё, иди.

— Хорошо, господин. — Бэргэн поклонился и вышел из комнаты.

Первым делом надо проверить, как его родня собирается в дорогу. Тыгын прошел на женскую половину, где стоял гвалт, ругань и суета. И это всего-то две младшие жены и одна внучка. Хорошо, что старших жён оставил в улусе, иначе в дорогу не собрались бы никогда.

Тыгын поморщился, постоял, плюнул и пошел дальше. Однако, пройдя несколько шагов, вернулся. Он внезапно почувствовал желание. Зашёл к женщинам, взял за руку младшую жену, молодую и худенькую Дильбэр и повел в одну из спален. Не раздевая жену, задрал подол её халата и овладел ею. Она заплакала. "Опять плачет", — подумал Тыгын, — "надо будет подарить её кому-нибудь". Дильбэр он взял в жёны три луны назад, из одного из дальних наслегов[9], и она до сих пор не привыкла к жизни в городском доме Тыгына, и каждый раз тихо плакала, когда Тыгын входил к ней. Возможно, её обижали другие жены, но это никого не волновало. Тойон вышел во двор, и не заметил, как другая младшая жена, широкобедрая Айбану, закусила нижнюю губу и на глазах у нее блеснули слезы.

Тойон прошелся по двору, среди суеты нашел Ильяса, хранителя амбаров. Возле повозок тот раздавал указания, народ подбегал, убегал, что-то тащили, что-то паковали, увязывали тюки, работа кипела.