Кочевники поневоле - [54]

– Добро пожаловать, – пробасил Бурмейстер, усаживаясь рядом с матерью, – на славный остров Мюнхен.

Жили на острове вот уже лет шестьдесят, с тех пор, как сюда с севера пришёл, отделившись от семьи, дед Иоганна Цвайберга с молодой женой и выводком ягнят. Он сколотил сруб, который следующие поколения расширили, надстроили и превратили в дом с шестью спальными комнатами, погребом и верандой. Он же поставил хлев. И он же окрестил новое поселение Мюнхеном. Год спустя по соседству с Цвайбергами поселилась чета Фрезенбургов. А ещё через десяток лет на остроносой пироге приплыли с запада Бурмейстеры.

Сколько в Северном архипелаге островов, не знал никто. Поговаривали, что десятки тысяч, а может, и сотни. Однако пригодными для жизни были из них немногие. Каждой весной на архипелаг обрушивались штормы, каждой осенью – ураганы и тайфуны. Большинство островов они захлёстывали целиком, и жить можно было лишь на тех, которые окружающие их холмистые собратья укрывали от природных катаклизмов. Мюнхен был как раз одним из таких – небольшим, уютным, способным прокормить два десятка человек и две сотни дойных животных, называемых кучерявыми овцами.

Летом овцы паслись на подветренных склонах соседствующих с Мюнхеном островных холмов. Зимой их загоняли в хлева, стригли, доили и кормили запасённым с ранней осени сеном. Ещё мюнхенцы выращивали овощи на миниатюрных вспаханных участках земли, называемых грядками. Собирали с деревьев плоды и орехи, с земли – съедобные грибы и сочные ягоды. Ловили в разделяющих острова протоках рыбу и били появляющегося по весне морского зверя с голубоватым в чёрных пятнах окрасом. Зверя этого называли синим моржом, из шкур его шили одежду, мясо коптили и вялили на зиму, а из жира изготавливали свечи.

Часть урожая мужчины зимой уносили на запад и на север, где проходили межостровные ярмарки. На ярмарках плоды и ягоды менялись на изделия из железа и меди, производимые на островах, богатых месторождениями металлов. Там же молодёжь присматривала себе женихов и невест.

К северу и западу от Мюнхена селились немецкие семьи, а сотня островов, на которых они жили, называлась Германией. Дальше на север были Швеция и Дания, на запад – Франция, Россия, Китай. На восток – Италия, Болгария и Венгрия, а что дальше – мюнхенцы представляли плохо.

Ни о каком Великом Круге на островах не знали и знать не хотели. Об избранных господом летних и наказанных им зимних месяцах – тоже. По передаваемой от отца к сыну легенде, предки островитян переселились с материка, где людей заставляли ходить кругами, как цирковых лошадей. Что такое лошади и почему цирковые, на островах не ведали, но поговорка сохранилась и тоже передавалась из поколения в поколение. На Мюнхене цирковой лошадью считалось упрямое вымершее животное, смрадное и нечистое, наподобие шелудивой овцы.

Жизнью своей островитяне были довольны. Когда приходил срок, парни сватали на ярмарках девушек, те рожали детей, и новые семьи, отделяясь от родителей, уходили из отчего дома искать пригодные для жизни места. Оседали на них и строили дома. Возделывали, где было возможно, землю, охотились, рыбачили, разводили скот. О сущности бытия здесь не задумывались, осенью, летом и весной трудились, зимой в ожидании новой весны отсыпались и проводили время в домашних хлопотах.

– Так что делать думаете? – спросил Курта Иоганн Цвайберг после того, как соседи, обещав непременно прийти вечером, откланялись. – До апреля поживёте у нас, места много. По хозяйству поможете, хлев вон давно собираемся чинить, руки всё никак не доходят. Ну, а потом?

– Апрель – это слишком поздно, герр Иоганн, – за двоих ответил Курт.

– Просто Иоганн, без герра.

– Хорошо. Нам надо вернуться обратно ранней весной, Иоганн, ждать мы не можем.

– Почему?

Следующие полчаса прерываемый удивлёнными возгласами Цвайберга и его сыновей, Курт рассказывал, почему они не могут ждать.

– Ты сумасшедший, парень? – спросил Иоганн, когда Курт закончил. – Не в своём уме? Вернуться туда, где из людей делают дойных овец, чтобы там и издохнуть? Поразительное скудоумие, ты уж извини. А твой друг, он тоже хочет вернуться и сдохнуть?

– Тоже, – кивнул Курт. – Тут дело не в желании, Иоганн. И не в скудоумии. Дело в долге. К тому же у меня в декабре осталась жена. Вернее, сейчас уже в январе. А у него – родители и сёстры. Да и потом…

Курт осёкся и замолчал. Он гнал от себя мысли о Снежане, наверняка считающей его мёртвым. И гнал мысли о том, что, вернувшись, запросто может не застать её в живых. Так же, как и всех прочих. Это при том, что вернуться вопреки всему удастся.

– Жена… – задумчиво проговорил Цвайберг. – Как давно ты женат?

– Два месяца. Её зовут Снежана.

– Как-как? – переспросил Иоганн. – Это не немецкое имя.

– Имя декабрьское. Я хотел сказать, русское.

– Вот оно как. – Цвайберг потеребил бороду. – У вас там принято брать в жёны чужачек?

– Она не чужачка! – воскликнул Курт запальчиво и осёкся. – Нет, не принято, – сказал он тихо. – В других месяцах может быть, не знаю. Но октябриты всегда женились и выходили замуж за своих. Это у меня так получилось.