Голова его пылала полымемъ. Не помня себя, онъ охватилъ ея станъ, привлекая ее къ себѣ съ неудержимой уже страстью безумнаго желанія…
— И вы одни… одни любите меня на этомъ свѣтѣ! лепетала она разсѣянно и безмолвно, отдаваясь его дружескимъ поцѣлуямъ…
И вдругъ вспрянула, оттолкнула его всею силою своихъ рукъ:
— Оставьте меня, какъ вы смѣете… вы негодяй!…
* * *
На другой день, часу въ девятомъ утра, горничная княжны принесла. Александру Андреевичу въ запечатанномъ конвертѣ письмо слѣдующаго содержанія:
"Вы должны понять, что видѣть васъ, жить подѣ однимъ кровомъ, я не въ состояніи. Жду отвѣта."
Губы его чуть-чуть изогнулись въ горькую усмѣшку…
— Хорошо, спокойнымъ голосомъ сказалъ онъ горничной, разрывая какъ бы въ разсѣянности принесенную ею записку въ мелкіе кусочки, — скажите княжнѣ, что я уже велѣлъ запрягать лошадей и выѣзжаю черезъ полчаса, и всѣ ея порученія въ городѣ исполню аккуратно.
Анатоль Можайскій, очень удивившійся внезапному отъѣзду своего управляющаго, не предварившаго его объ этомъ ни единымъ словомъ, пришелъ въ совершенное недоумѣніе, получивъ отъ него дня черезъ три письмо, адресованное изъ города, въ которомъ проживала семья Александра Андреевича, и извѣщавшее, что онъ, Скавронцевъ, узнавъ, что правительство, "въ виду непріятностей, дѣлаемыхъ ему Беконсфильдомъ", намѣрено отправить "значительныя силы къ границамъ Индіи", рѣшилъ "попытаться военнаго счастія", то-есть поступить въ туркестанскую армію. При этомъ упоминалось въ короткихъ словахъ, что подробный отчетъ по управленію имѣніями, приготовленный къ пріѣзду хозяина, равно и состоящія по кассѣ суммы сданы главному конторщику Фирсову, въ чемъ и дана симъ послѣднимъ Скавронцеву прилагаемая къ письму расписка.
"Онъ съ ума сошелъ!" рѣшилъ Анатоль, — и въ тотъ же день покатилъ по желѣзной дорогѣ въ *** "отыскать и усовѣстить этого оригинала…" Но онъ его уже тамъ не засталъ…
* * *
Улыбнулось-ли "военное счастье" Александру Андреевичу въ Средней Азіи, невѣдомо никому, такъ какъ онъ никому не пишетъ. Его ожирѣвшая, но неизмѣнно вѣрною ему пребывающая Вѣрочка льетъ о немъ нескончаемыя слезы, какъ о покойникѣ, хотя въ спискахъ объ умершихъ, за которыми трепетно слѣдитъ она по Русскому Инвалиду, имя его до сихъ поръ не значилось…
Княжна Тата прошлою зимою собралась было совсѣмъ въ монастырь, но вдругъ отложила намѣреніе, такъ какъ графиня Нелли Авалова, продолжающая "обожать" ее все съ тою же изысканною и тонкою экзальтаціей чувствъ, придумала сосватать ей "un sien oncle", графа де-Браге, офранцуженнаго Шведа, владѣющаго замкомъ въ Альзасѣ, человѣка лѣтъ довольно зрѣлыхъ, "mais très bien conservé", судя по присланной имъ племянницѣ на этотъ предметъ фотографической карточкѣ, получившей полную аппробацію со стороны маленькой княгини и ея сына. Карточку княжны графиня Нелли, въ свою очередь, отправила "en toute confidence" къ альзасскому дядѣ, который со слѣдующею же почтой заявилъ, что находитъ "изображенную на ней особу aussi distinguée que charmante". Сватовство путемъ переписки идетъ, кажется, на этотъ разъ серьезно на ладъ. Вопросъ въ послѣднее время стоялъ только на томъ, будетъ-ли назначенное "à la princesse Natalia" приданое уплачено "en métalliques ou en papier-roubles", что должно было окончательно рѣшить пріѣздъ или непріѣздъ графа де-Браге въ Россію. Но маленькая княгиня не сомнѣвается, что онъ пріѣдетъ, такъ какъ это теперь зависитъ только отъ "léger sacrifice" со стороны Анатоля въ пользу сестры, а она очень хорошо знаетъ, что Анатоль "всегда только о томъ и думалъ, чтобы Тата "fasse un parti convenable".
КОНЕЦЪ.
