Княжна Тараканова - [47]

Вступила ли она с Орловым в любовную связь? Отчего бы и нет — надо же было как-то вознаградить героя за истраченные деньги и будущие подвиги. Правда, сам граф об этом обстоятельстве прямо не говорил, однако в недатированной записке к нему Елизавета недвусмысленно сообщила, что «желает его видеть; говорит, что всё её щастие от него зависит; а при том просит, чтоб он дал ей случай доказать ему её любовь, почтение и благодарность»^{181}. Очень может быть, что она осуществила своё намерение. Не случайно граф приписал к этому письму, что обещанное имело место, «когда я был нездоров». Орлова, похоже, волновало: не будет ли «матушка» подозревать его в чрезмерном усердии и «страсти» при исполнении служебных обязанностей, тем более что при дворе всегда найдутся «доброжелатели» из враждебной «партии». Вот он и оправдывался в том, что его подопечная писала из Пизы уже во многие места о его преданности: «…И я принуждён был её подарить своим портретом, которой она при себе имеет, а естли захотят и в Росии мне недоброходствовать, то могут по етому придратся ко мне, когда захотят». Поклонник успел сунуть нос в бумаги своей «возлюбленной» и обращал внимание императрицы «на одного из наших вояжиров», то есть русских путешественников: «…легко может быть, что я и ошибаюсь; только видел многие французские письма без подписи имя, а рука, кажется, мне быть знакомая» (граф намекал на бывшего фаворита покойной императрицы Елизаветы, Ивана Шувалова, который в это время как раз пребывал за границей).

Орлов терпеливо выслушивал очередную версию «персидской легенды»: «Сказывала о себе, что она и воспитана в Персии, и там очень великую партию имеет; из Росии ж унесена она в малолетстве одним попом и несколькими бабами; в одно время была окармлена, но скоро могли ей помощь подать рвотными. Из Персии же ехала через татарские места около Волги, была и в Петербурге, а там через Ригу и Кенихсберг в Подстаме была и говорила с королём Прусским, сказавшись о себе, кто оная такова; знакома очень между князьями имперскими, а особливо с Триерским и с князем Голштейн-Лимбургским; была во Франции, говорила с министрами, дав мало о себе знать»^{182}. Обратим внимание на то, что в этом варианте биографии уже появляются «великая партия» в Иране и оказавшиеся в курсе её дел прусский король Фридрих II и французские министры — предприимчивая «принцесса» отлично умела пустить пыль в глаза.

По законам жанра, влюблённая пара во главе верных матросов должна была отправиться на борьбу с узурпаторшей Екатериной. Итогом должна была стать победа бедной, но добродетельной и, главное, законной принцессы. Именно это и происходит в романе про Аврелию и её преданного Алфонса. С войском, «посреди радостных восклицаний и народных благословений» Аврелия вступила на леонский престол. «Весь народ идёт в её палаты вручить ей сию должность, обещает ей повиновение, уважение и добровольное почтение. „Царствуй над нами, — говорил он ей, — будь нашим утешением по примеру своих предков, которые достойны нашего сожаления для того, что хорошо нами управляли“. — „Ах, народ, — сказала Аврелия, — народ, столь много достойный любви, не напоминай мне о сей должности. Увы, я из благодарности должна оную к вам оказывать, но естли я могу сие чувствование ещё более увеличить, то вы увидите, сколько я об оном стараться буду“».

Однако в это самое время беспородный, но благородный Алфонс, разделавшись с принцем-злодеем, попадает в ещё более опасную переделку. Отправившаяся в очередной раз на его поиски принцесса обнаружила своего рыцаря борющимся со страшным хищным зверем. Она неосторожно бросилась на помощь своему избавителю — и тем самым ещё усугубила ситуацию: зверь «подмял уже под себя Аврелию и, казалось, растерзал её чрево». Но герой не оплошал, «и они… умертвили сего животного». На фоне поверженного хищника произошло жаркое объяснение. Теперь инициатива мезальянса исходит не от скромного деревенщины Алфонса, а от королевы Аврелии: «„Ах, любезный Алфонс, правда, оно (королевство. — И. К.) мне принадлежит; я сделана оного государынею и могу управлять им, но владеть оным без тебя было бы отказать мне в удовольствии быть владетельницею оного. Нет, я не могу жить довольною, естли не разделю с тобою сего престола“. Тогда оба они начинают плакать и находят в сём некоторое тайное удовольствие»^{183}.

Встретившиеся в живописной Пизе в феврале 1775 года вельможа-полководец и прелестная «принцесса» также заверяли друг друга в своих чувствах. Орлов объяснялся в любви и предлагал руку и сердце; Елизавета благодарила, но не соглашалась их принять: ей предстоит рискованный путь, и только после получения родительского престола она может осчастливить своего избранника! Только думали оба совсем об ином. «Страстный» граф стремился выполнить тайный приказ своей государыни, но, кажется, несколько переоценил свои способности. «Обольщение» было не таким уж безоглядным, и «принцесса» не спешила разделить судьбу со своим рыцарем. В уже цитированном рапорте Алексей Григорьевич доложил, что самозванка не собиралась в Россию, а «намерена была ехать отсель в Константинополь прямо к султану, и уже один от её самой верной человек туда послан».