Княжна Тараканова - [44]
Сама «принцесса» на следствии вспоминала, что посланец спрашивал её: та ли она особа, что послала письма и документы Орлову? Чем завоевал доверие претендентки бойкий адъютант — обещал ли поддержать её или просто намекал на недовольство Орлова порядками в Петербурге, — мы не знаем, но свою миссию он выполнил успешно. Во всяком случае, самозванка в беседе с аббатом оценила Христинека как человека «очень искреннего». Может быть, Елизавета не только увидела в нём очередного «спонсора», но и впрямь понадеялась на возвращение возможности играть прежнюю роль — или её и впрямь ослеплял блеск российской короны. Она всё ещё не верила своему счастью, так внезапно материализовавшемуся из её завиральных идей. Но деваться, судя по всему, ей было некуда — кардинал Альбани в очередной раз отказал в просьбе выдать всего-то тысячу цехинов. И она решилась.
Елизавета едва ли даже подозревала, что стала объектом целенаправленной «охоты», хотя бы потому, что вообще не представляла себе реалий российской жизни. «Находяся на другом краю Европы, никогда того не воображала, чтоб быть ей в здешнем месте», — вырвалось у неё на одном из допросов во время следствия в Петербурге>{171}. Между тем машина политического сыска пришла в движение. 12 ноября 1774 года императрица Екатерина II сообщила Орлову: «…Письмо, к вам написанное от мошенницы, я читала и нашла оное сходственным с таковым же письмом, от неё писанным к графу Н. И. Панину. Известно здесь, что она с князем Радзивиллом была в июле в Рагузе, и вам советую послать туда кого и разведать о её пребывании, и куда девалась, и если возможно, приманите её в таком месте, где б вам ловко было бы её посадить на наш корабль и отправить её за караулом сюда; буде же она в Рагузе гнездит, то я уполномачиваю вас чрез сие послать туда корабль или несколько, с требованием о выдаче сей твари, столь дерзко всклепавшей на себя имя и природу, вовсе несбыточные, и в случае непослушания дозволяю вам употребить угрозы, а буде и наказание нужно, то бомб несколько метать в город можно; а буде без шума способ достать есть, то я и на сие соглашаюсь».
Можно спорить, действительно ли Екатерина испугалась «побродяжки». Императрица отнюдь не была трусихой; хладнокровие сочеталось в ней с выдержкой и честолюбием. «Господин фельдмаршал! Если уж дело дошло до драки, лучше поколотить, чем быть самому побитым…» — ободряла она одного из своих военачальников. Государыня не была ни жестокой, ни мстительной; но при этом искренний патриотизм, добродушие и обаяние сочетались у неё с отсутствием угрызений совести и беспощадностью к соперникам в борьбе за власть. В этом смысле военная операция с применением «бомб» или «тихим» похищением её нисколько не смущала. К тому же не следует забывать, что за 12 лет правления Екатерина ещё не стала безусловно «великой» и бесспорной «матерью отечества», каковой была в конце своего царствования, а приведённые выше дела Тайной экспедиции показывают наличие не то чтобы очень сильной, но постоянно возникавшей угрозы очередного переворота. А ей ли не знать, чем может обернуться недооценка опасности? Вот её покойный супруг, «урод» Пётр III, до последнего дня царствования не верил, что может потерять трон… Если бы речь шла только о содержанке «беспутного» Радзивилла, можно было бы особо не беспокоиться; но эта «тварь» претендует на самостоятельную роль и пытается соблазнить её заграничное воинство!
Фигура Алексея Григорьевича Орлова для подобного поручения была как нельзя более подходящей. Он и его братья «сделали» переворот 28 июня 1762 года, приведший Екатерину к власти, и сами благодаря ему вышли в люди. За год офицер-артиллерист Григорий Орлов стал камергером, графом, генерал-лейтенантом и генерал-адъютантом, кавалером орденов Андрея Первозванного и Александра Невского, поселился в царском дворце и получил во владение Гатчину и Ропшу. Его брат Алексей был назначен майором гвардии, получил чин генерал-лейтенанта;
с 1766 по 1796 год он имел особый ежегодный «пенсион» в 25 тысяч рублей. Помимо этого, братья Орловы стали крупными душевладельцами>{172}: сразу после переворота им были пожалованы 2929 крепостных; затем Григорий и Алексей в несколько приемов получили ещё ряд имений и в итоге после состоявшегося в 1768 году по их прошению обмена («перемены деревень» с дворцовым ведомством) в их собственности была 9571 душа>{173}.
Правда, «случай» Григория к 1774 году был уже позади — но виноват в этом был он сам. Иностранные дипломаты в донесениях дружно писали о его неспособности и нежелании вникать в дела. Английский посол Д. Бэкингем отмечал неотёсанность любимца императрицы и отсутствие у него вкуса, его пристрастие к охоте и развлечениям «в кофейнях, тавернах и за бильярдом»
