Княжна Тараканова - [23]

На короткое время Радзивилл почувствовал себя на коне. Конфедерация сняла с него все обвинения, вернула владения с выплатой денежной компенсации за нанесённый ущерб. Князь развернулся вовсю. «Великолепие его образа жизни было поразительно. Двадцать пять поваров едва успевали готовить ежедневно кушанье для огромного числа посетителей его дома. В день рождения Екатерины он дал праздник, на котором было около трёх тысяч замаскированных гостей, и при этом было выпито, кроме множества других вин, тысяча бутылок шампанского. Ему было тогда около 35 лет; он носил всегда польский национальный костюм, не умел говорить по-французски, а в нравственном отношении стоял не выше последнего из своих вассалов. Он был великий глупец и такой жестокий пьяница, что князь Репнин, чтобы воздержать такое важное лицо от безобразного поведения по крайней мере на то время, когда сейм был в сборе, поставил в его доме полковника с командой из 60 человек», — писал о «подвигах» «Пане коханку» английский посол в Петербурге Д. Гаррис^{77}.

Собравшийся в конце 1767 года в окружении русских войск сейм в итоге утвердил предоставление православным и протестантам свободы совести и богослужения, избавление их от юрисдикции католических судов, частичное уравнение в гражданских правах представителей всех конфессий. Протестующие представители польской знати — епископы К. Солтык и Ю. Залусский и краковский воевода В. Ржевусский — были арестованы и отправлены в Калугу. Избранная сеймом делегация выработала договор, по которому римско-католическая религия оставалась господствующей, но диссиденты получали право на все должности, за исключением королевского достоинства, а при межконфессиональных браках дочери должны были исповедовать религию матери, сыновья — отца. Россия гарантировала Польше неприкосновенность её «кардинальных прав» (отказ подчиняться королю, liberum veto, политическая и экономическая монополия шляхты и её власть над крепостными) — теперь они не могли быть изменены без согласия России, что, в свою очередь, гарантировало сохранение шляхетской анархии.

Двадцать первого февраля 1768 года сейм утвердил решения комиссии. Довольная императрица Екатерина объявила республике о своём всемилостивейшем согласии заботиться о её благе, а князю Репнину — о пожаловании ордена Александра Невского и пятидесяти тысяч рублей. Панин, поздравляя князя Репнина с достигнутыми успехами, написал ему, что сделать дело лучше, чем оно сделано, было невозможно. Однако успехи князя Репнина вызвали бурю возмущения. Обманувшиеся в своих расчётах конфедераты и масса консервативно настроенной шляхты выступили в защиту привилегий католической церкви: как можно, чтобы нечестивые диссиденты заседали в сейме и сенате рядом с правоверными католиками! Недовольные собрались в том же феврале в подольском городке Бар и создали новую конфедерацию — против короля и России. Один из её вождей, маршалок Юзеф Пулавский, обнародовал манифест, в котором призывал магнатов и шляхту бороться за «истинную римско-католическую веру» и шляхетские золотые вольности, попираемые русской императрицей и польским королём. Повстанцы видели себя настоящими крестоносцами — ревнителями веры: на своих знамёнах они вышивали изображение Богородицы, а на мундирах — кресты. В Литве основными фигурами конфедерации стали члены её Главного совета маршалок Михал Пац и командующий войсками Юзеф Сапега.

Радзивилл в феврале получил из рук короля пост виленского воеводы, но литовским гетманом стал уже знакомый нам Михал Огиньский. «Пане коханку» свою роль сыграл и теперь стал лишним. «Он, быв нам нужен, чтоб именем его, богатством и репрезентацией пользоваться в делах против мелкого дворянства, сам собою дела, однако ж, никакого не поведёт и партии почтенной не составит», — докладывал Репнин ведавшему иностранными делами Н. И. Панину 11 декабря 1767 года^{78}. Крепко загулявший ещё на сейме князь поначалу не понял, что конъюнктура изменилась. На другой день после закрытия сейма англичанин Гаррис сам видел, как Радзивилл явился совершенно пьяный к Репнину и хвастался тем, что опять имеет право напиваться сколько душе угодно. Но постепенно он прозрел и, обиженный, отбыл к себе в Несвиж, где продолжил свои загулы, не стесняясь ругать посла. Открыто выступить он не смел (русские войска стояли неподалёку) и даже согласился действовать вместе с королевскими отрядами против конфедератов. Но в то же время «Пане коханку» принимал у себя эмиссаров Барской конфедерации, увеличивал численность своей «милиции», создавал запасы военного снаряжения, о чём находившиеся в его окружении информаторы исправно докладывали Репнину.

Князь мечтал превратить Несвиж в местный «Бар», тем более что Бар подольский был взят штурмом русских войск. От генерал-майора Измайлова Радзивилл вельможно потребовал не нападать на конфедератов близ Несвижа, потому что он не может быть равнодушным свидетелем пролития крови сограждан своих и, если битва произойдет подле его замка, выведет свое войско. А Репнину он писал, что не имеет намерения воевать с русскими, но принимать повстанцев обязан, будучи членом народа, «в котором господствуют вольность и равенство и ревность к своей вере»…