Княжна - [9]

– Охти, красота какая, – ахнула вошедшая Пелагея.

– Саша привёз. А ты видела, как он вырос?

– Да не то, что вырос – возмужал. Орёл! Ну, давай ложиться, Маша. Время позднее, в Москве об эту пору давно спят, а здесь, вишь, всё галашатся.

Раздеваясь, Мария задела грудь и поморщилась.

– Мамушка, что это мне здесь больно и будто напухло?

– Что такое? – Пелагея всполошилась. – Не зашиблась ли?

Но увидев, куда показывала дева, засмеялась.

– В возраст, Маша, входишь. Дела-то твои давно у тебя были?

– В Никольском ещё.

– Ну вот, скоро опять начнутся, вот грудь-то и припухает.

– Но раньше ведь не болело.

– Раньше не болело, а теперь болит, привыкай. Ох, Машенька, сколько этой боли-то у тебя ещё будет. Да и не такой, а покруче. Доля наша бабья клятая! Да что ты, голубка, испугалась? Будет и радость, будет и сладость. Без этого и жить бы неможно было.

Пелагея давно спала, закинув за голову полные руки. А к Марии сон не шёл. То виделись хохочущие рты под разномастными париками, то батюшка, то танцующие пары. Вспомнила себя и Сашу в зеркале, как в раме. Ну и что ж, что он красавец, она тоже не дурнушка. Вот и князь Куракин говорил «Прелестная…». Замуж. Он что же, будет жить с ней вместе и спать в одной постели? Мария представила себя раздетой, в одной сорочке и князя, подходившего к ней с протянутыми руками… Ну, это ещё не скоро, сначала положено свахе ходить, потом сговор… нескоро.

И вдруг она села в постели и широко открыла в темноту глаза. Саша не учился танцевать, тогда ещё и немки той у Голицыных не было. Значит, в Италии он на всякие ассамблеи ходил? Танцевал там со всякими италианками? Эвон как наловчился! То-то на него та черноглазая девица смотрела, глаз не сводила. Как, бишь, её фамилия, Наташа сказывала? Да, Цицианова, из грузинцев. Так ведь и Сашу на Кавказе подобрали, он тоже князь, только кабардинец. Может, близкая кровь в них и заговорила? Как хорошо они танцевали. А её немка совсем не так учила, всё по-другому.

Мария встала с постели, подошла к зеркалу и стала делать те поклоны и повороты, что запомнила, глядя в залу между столбиками галереи.

Паркет скрипел, пламя свечи колыхалось, а расходившаяся Мария кружилась и приседала, напевая то менуэт, то контрданс.

Вдруг дверь открылась, и в дверь просунулась Натальина голова.

– Что тут? О Господи!

Мария глянула на себя в зеркало: коса растрёпанная, руки голые, босая – прыснула. Ну а Наталье только дай повод посмеяться – обе в голос захохотали. Подняла голову сонная Пелагея.

– Что это вы, среди ночи-то?

На неё замахали руками:

– Спи, спи.

Наталья накинула на Марию халат и потащила за собой. В кофейной комнате был Василий, в халате, как и Наталья, без парика.

– Вообрази, Вася, иду с кухни, слышу – шум. Думала, может залез кто или прислуга шалит. Заглянула – а там…

Наталья опять залилась смехом, замахала руками. Еле выговорила:

– Пойду, скажу, ещё прибор.

Выбежала, смеясь.

Василий похлопал рукой по дивану.

– Садись, сестрёнка. Так что там у вас?

Мария насупилась.

– Давеча мы с Наташей сверху смотрели, как танцуют… А я другим танцам учена, ну вот и хотела попробовать…

Василий тоже засмеялся.

– Ну, это дело нехитрое. Тем паче для тебя, ты у нас легконога.

– Не запомнила я. Вот смотри: так поклон, потом боком, а теперь куда?

Мария потянула его за руку с дивана.

– Ну покажи. Давай сначала.

Когда пришла Наталья и увидела менуэт в халатах, она даже смеяться забыла от удивления.

– Ну, Голицыны! Чего только не учудят!

Мария обернулась через плечо.

– Глянь, Наташа, в этом месте ногу приставлять?

– Нет, вытяни вперёд, самым носочком пол тронь, а потом снова подними и с носочка шагай. Дай-ка я покажу…

Урок был прерван лакеем, принёсшим холодный ужин и три прибора.

– А зачем это вы среди ночи едите?

Наталья засмеялась.

– Мода такая французская, чтоб супруги ночью закусывали.

– Только супругам можно?

Наталья засмеялась ещё пуще, и за неё ответил Василий:

– Не только. Вот замуж выйдешь, сама узнаешь, зачем ночью едят. Говорил тебе батюшка?

– Говорил.

– И как жених на твои глаза?

– Не знаю, жених как жених.

– Он роду хорошего и у царя в чести. Образован, за границей с царём был, а теперь вот в Голландию послом едет. Про богатство и говорить нечего, ну да ты сама не бесприданница. Мужем хорошим будет, Маша, не сомневайся.

Мария молчала. Отчего-то неприятно ей стало на душе.

Василий глянул на неё, усмехнулся.

– А уж как он восхищался тобой сегодня! И красотой твоей, а пуще того разумом: что и по-голландски знаешь, и держать себя умеешь, и поступь у тебя величавая.

Мария фыркнула:

– Поступь он тоже к разуму отнёс?

– Вот только языка твоего острого не приметил. Ну да у него всё впереди. Давайте, девоньки, выпьем за Машино счастье.

Разлили в стеклянные заморские бокалы терпко пахнущее вино, чокнулись. Закусывали маленькими колбасками, сыром, винными ягодами. Чудно было Марии есть среди ночи, пить сладкое вино, чудно и весело глядеть на милые лица родных.

– А что, Маша, – спросил Василий, – в дворне рассказы ходят о твоём лесном геройстве, будто ты с разбойниками сражалась?

– Я? – удивилась. – Я не сражалась, это Фёдор с Никифорычем, да и все мужики.