Княжий остров - [32]
Дремлет днем Матерь-Сва, а взор ее открытый видит все и все понимает, что в мире творится: все беды и радости, все светлое и темное на Руси в извечной борьбе, все леса и долы, горы и степи, монастыри и церкви, хаты и нивы, клубки городов и кельи пустынников…
А только придет вечер, сырые туманы поднимутся и зажгутся первые звезды, — взмахнет она крылами и воспарит над дебрью Княжьего острова и полетит в дозор и в помощь на те пространства и леса, где Зло осиливает и нужна Любомудрость ее… Матерь-Сва не знает устали и страха — только Любовь правит ее победный путь, Гармония Знаний древних.
Иной раз она залетает так далеко, что утро застает ее в заботах на Урале или за Байкалом, тогда она ищет светлый холм и лес, днюет там, слухом своим чутким постигая жизнь в русской земле… в избах, таится на колокольнях пустых разрушенных церквей и слушает воркование голубиное Духа Святого, живущего там.
Женским миром и заботами полна она, утешительница мудрая, прозорливица светлоокая. Тайна глубокая жизни сотворения на земле… Летит она мирно, огни в избах видит, слышит все и познает трепетно сердцем своим ласковым. Звенят колокольчики на полях, бродят в сутеми ночей пары лад, слова шепчут извечные друг другу, уста целуют жаркие… И если это любовь сильная, видит Любомудра вокруг людей сияние огненное, свет обережный от козней и зла, от наговоров и болезней Свет Любви истинной, великий и могучий дар Божий во продление рода человека, через кровь и муки рождения во имя крика первого и счастья материнского. Было бы все добро и мир, ан нет… Войны страшные на Русь катятся, копытами дьявольскими стучат, железом смертным громыхают, остервенение смерти накатывает, и горе, горе страшное рыскает от деревни к деревне, от избы в избу плачем женским, неутешным, стоном сиротским детушек малых, старческими всхлипами по сынам убитым… Муки адовы… Горе-горькое…
Летит Матерь-Сва и зрит… Война разыгралася, полымем взялась проклятая по русской земле. И вот, в тех домах, где любят и ждут воина — чудо вершится! Над домом сияние Любви горит от заката до рассвета, тонкие серебряные нити из крыш исходят и утекают за тыщи верст в окоп к Ладе… И он окружен огнем сим обережным: пуля его не берет, мужеством полон, любовью сыт и согрет, заговорен от смерти, молитвами защищен, тоскою томим о доме и ненавистью к врагам, посягнувшим на очаг, отнявшим радость видеть любимую и деток своих, землю пахать не дозволяющий и семя класть, мир порушивший — враг!
И струятся те нити в небесах пред взором Любомудры из Сибири дальней и от Волги, от Дона и Северной Двины, от Урала каменного, от степных хуторов и станиц… Пучками свиваются от городов русских и реками великими-небесными Млечными текут и текут к бдящим врага воинам, к спящим в сырых окопах и блиндажах. И радостен сон избранных, коих любит женщина, бессмертен муж сей в огне любом, дерзость свою и отвагу в бою не таит, на судьбу и везение спасение свое относит…
Но ежели злой человек подкатится к дому его, если чарами ублазнит, совратит на грех телесный жену его, любовь его гибнет сразу же без серебряной связи и защиты. Тоскою сердце враз возьмется, день и час смертный чует, а ничего поделать не в силах… Сам виновен… не разглядел изменщицы, не любовь, знать, была, а обыденность, раз пляска чертячья смогла увлечь любушку и совратить.
ВИДИТ Матерь-Сва и обрывы этих нитей и горестный путь мужей этих знает, и слову этому тайну ведает, проклятому в веках — Обрыв… Вся жизнь соткана из нитей, вервей древних. Вервь-вера… нити дождя целебного, оплодотворяющего землю, нити Солнца, лучей его теплых, нити волос женских-волшебных, нити трав, нити голосов певчих в храмах и птиц лесных… Помнит Матерь-Сва племя могучее древнее — Обры! Гордыня обуяла их в войнах и победах, разум светлый потеряли, жестокостью и кровью пресытились до того; что глумиться стали над дулебами и русичами, не почитали ни старца, ни дитя и не щадили никого… Когда же они дошли до последней грани в звериной похоти и стали землю вспахивать, запрягая не волов, а женщин и дев, до смерти умучивая их на святом деле и поле святом хлеб взращивая, боги предали обров всех до единого смерти лютой, семя извели напрочь рода сего и во память людям оставили само название их страшное — 06ры-в… Смерть. Обрыв верви жизни… Обрыв Веры сотворили обры — и поруганы вовек. Даже памяти нет о них и потомства… Обрыв нитей серебряных от очага дома — страшное наказание; зрит Матерь-Сва и их… смертный обрыв веры…
Но утешается тем, что очень редки они, мало домов на Руси без сияния в час страшного испытания. Благостно видеть это Любомудре, крепь Любви сильна и рода продолжение будет. Победа грядет, ибо женские души России создают такое небесное сияние и защиту фронтам, такую силу вливают ладам своим, что Тьма утекает от огня душевного, русского… Благовест Любви корчит звериное царство, явившееся с мечом и железом на землю святую… Иные силы поднялись на подмогу, сама природа готовит западни; тряси непролазные, морозы лютые, болезни душевные и тоску смертную врагам — безысходность, малость свою и бессилие пред пространствами и ратями воинов земли загадочной сей.
Роман «Становой хребет» о Харбине 20-х годов, о «золотой лихорадке» на Алдане… Приключения в Якутской тайге. О людях сильных духом, о любви и добре…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В романе «Над пропастью» рассказано, как советские чекисты разоблачают и обезвреживают злейших врагов новой жизни в Бухарском эмирате. В основе сюжета лежат действительные события.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.