Княжий остров - [153]

- Что ж, попробуем. К утру тут начнется карусель, — согласился Окаемов, — такой невод заведут на нас…

На бегу меняясь, они несли Солнышкина и сторожили офицера со связанными за спиной руками. Мошняков вынул ему кляп, чтобы не мешал дышать, но предупредил, если вякнет — сразу же получит финку под лопатку. Начальник караула на время потерял дар речи.

Полуторку выкатили за деревню, завели и скоро выбрались на шоссе. Короткая летняя ночь истаивала. Затлел алый рассвет, и к полудню горючее в машине иссякло. Оставили ее и пошли на запад. Солнышкин еще не мог держаться на ногах, лицо его было изуродовано побоями, но глаза уже смотрели весело, он все кивал радостно головой, силясь встать.

- Лежи-лежи, — приказывал Мошняков, — ребятки допрут… Ну и здоровенный же ты, как бугай…

На дневку залегли в густом лесу, и Окаемов начал допрос офицера. Начальник караула рассказал, что привезли их уже в пустой монастырь, откуда перед этим выехали особые подразделения НКВД, ничего не знает о расстреле разведшколы.

- Брешет… пес, — вдруг доплыл ожесточенный голос Солнышкина, — он уже сидел, страшный, в изодранной одежде, дуя на кончики распухших и посинелых пальцев с сорванными на допросах ногтями, — он сам меня пытал и все знает, сволочь…

И он ожег таким бешеным взглядом допрашиваемого, что тот согнулся, словно от удара, и пал на колени, вопя:

- Пощадите-е! Бес попутал! Нам сказали еще в Москве, что вы немецкие шпионы, что вы работаете на фашистов. Как же иначе мы могли поступать?!

- Но ты же русский, майор, — брезгливо проговорил Окаемов, — как же у тебя поднялась рука стрелять в молодых русских ребят?!

— Нам приказали… ликвидировать.

— Без суда и следствия?

— Приказ есть приказ…

— А если мать прикажут зарезать?

— Приказ… — мямлил он.

— На фронте был?

— Нет. В Воркуте служил…

— Заключенных охранял?

- Да, особая каторжанская зона… враги народа… потом бросили сюда.^

— Значит, практика убийств большая…

— Дайте мне пистолет! — опять с трудом проговорил Солнышкин разбитыми в коросту губами, — что вы с этим гадом беседуете… он моих ребят, наших ребят… кончал в подвале… на моих глазах злодействовал. Дайте пистолет… я бы его голыми руками удушил… да сил нет.

— На! — подал «ТТ» Мошняков, — для его разговорчивости…

— Пощадите! Я все расскажу… все… мы были в монастыре приманкой, основные силы сейчас окружают и прочесывают лес… Но вам повезло, выскользнули…

— Как взяли монастырь?

— Это делала Москва, но я случайно слышал, как полковник Сольц хвастал какому-то генералу НКВД… Консервы… Вашему начхозу были ловко подменены два ящика американской тушенки с впрыснутым шприцами сильнодействующим… снотворным. Они знали, что с продуктами туговато, и рассчитали, что каждый получит по банке и съест за ужином… Ночью прибыла санитарная часть…

— Санитарная? Или карательная?

— Специальная, на санитарных машинах.

— Ясно… Что еще говорил полковник и отвечал ему генерал?

— Что все выпускники школы в розыске, что «волкодавы», так они вас звали, все поголовно опасны для партии и страны, но у них нет списков и поэтому трудно работать…

— Трудно ликвидировать, я так понял?

— Ну… в общем-то да. Это очень серьезная и масштабная операция, и в ней задействована масса чекистов… В случае ее успешного завершения нам всем были обещаны ордена и очередные звания….

— А ты хоть знаешь, что такое ЧК, майор? Это «бойня» в переводе, город Чикаго назван из-за множества боен в нем.

— Я не знал. Я выполнял приказ…

— Но ты же понимаешь, что мы тебя отпустить не можем?

— Понимаю, я пойду с вами и буду исполнять любые ваши приказы, только не убивайте…

Грохнул выстрел. Майор откинулся в траву с пробитой головой, а Солнышкин уже громко промолвил:

— Прости Господи… Не то он тебя разжалобит, Окаемов, а потом он всех сдаст или перережет глотки спящим. Это же падаль.

- Зря… Надо было еще поспрашивать, взять слово и отпустить, — помрачнел Илья Иванович.

- Вы, белые офицеры, благородные, но наивные люди; у скольких гадов в гражданскую войну вы брали слово и отпускали, а потом становились над ямой под их пулями. Было такое?

— Было… Но мы же русские люди…

- Ошибаетесь… Забойщиками русского народа уже выращен вурдалак с русским обличьем, но с окаменевшим дьявольским сердцем, — Солнышкин с трудом встал на ноги, все еще судорожно сжимая пистолет страшными пальцами. — Этот выродок изгалялся над нашими ребятами, бельцы корчились отравленные, а он стрелял их с наслаждением… тешился убийством… И тут неприемлемо никакое благородство. Сила на силу!

— Милостивый государь… возможно, вы и правы, но…

- После этого со мной что-то случилось, — прервал в запальчивости Солнышкин, — я вдруг стал ощущать себя язычником… Где был наш Бог?! Когда ребят истязали?! Или нам подставить другую щеку?! Идемте же, сдадимся на милость врагов и на дыбе станем уговаривать их быть хорошими. Мы же смиренны, мы же блюдем «не убий», мы же верим в справедливость и гуманность? А враг относится к нам, как к скотам… и режет… режет… Нет уж, Окаемов, хватит сопли жевать! — Солнышкин был в каком-то агрессивном отчаянье, он обличал, мучительно искал истину и бросал в лицо Окаемову страшные слова: — Мы должны жить своим умом, трезвым расчетом, создавать материальные блага, учиться, быть смекалистыми, сплоченными в единый Народ… А наш Бог повелевает: «Блаженны нищие духом, ибо тех есть царствие небесное»… Для кого же рай? Для придурков?