Княжий остров - [116]
Догорала одна свеча, и Мошняков зажигал от ее огарка новую, а толстый огарок бережно прятал в карман. Когда Егор спросил, зачем он это делает, Мошняков смутился, а потом нехотя ответил:
— Зачем добру пропадать, повезу Надежде…
Вася очень сожалел, что не взяли с собой мамушку и бабушку Марию, вот бы они сейчас поглядели на его ответственное и нужное дело, на важное и совсем взрослое дело, порученное ему, и он старательно его исполнял и страшился уснуть, убаюкаться в тепле дяденьки Мошнякова и колыхании его шагов. В конце крестного хода он сам попросился с рук и уверенно шел впереди со свечой. Егор вдруг удивленный остановился, увидев его со стороны и заметив разительную перемену в облике мальчишки. Своей скорой походкой, чтобы поспевать за взрослыми, строгим и торжественным выражением лица, всем своим обликом он дивно стал походить на старца Илия… Шел со свечой маленький и мудрый старец, непорочный и светлый от самого рождения, страдальный своим сиротством, начавший жизнь в духовной чистоте и идущий белым путем за Илием, белой дорогой крестного хода тоже страдальной и бездольной в войне Русской Земли. Быков чем пристальнее к нему приглядывался, тем пуще поражался этому дорогому для себя дитю, старательно и любовно исполняющему древний ритуал оберега Родины, многих жизней, обводящий огнем своей свечи пламенный круг веры православной, обережный молитвенный круг от врагов видимых и невидимых. Васенька вступил в борьбу с ними с младых лет и на особом счету пребудет отныне у Света и Тьмы, оказавшись в самом пекле битвы Добра и Зла, — и смело пойдет этим белым путем, торной дорогою, прокладываемой ему бредущим впереди Илием.
— Милый ты мой… — горестно прошептал Быков и понял, что с этого момента Васенька уже не принадлежит всецело им с Ириной; его призвала Земля Русская на бой за нее, он вышел и готов идти до конца… — Милый Васятка, — опять проронил Егор, и ему нестерпимо захотелось дотронуться до него, понести на руках, понянчить и поцеловать, и вдруг все пронзительнее стал сознавать, что уже невозможно обращаться с ним, как с неразумным дитем. Этот крестный ход и непрестанные молитвы и пение станут главными в его детской, но уже соборной жизни, отринут былые шалости и игрушечные подвиги — подвиг духа воззовет отрока. И Егор чуял биение его восторгнувшегося сердца, его обогащенное сознание, его радостное отречение от всего прошлого мирского и суетного… Шел впереди крестного хода младой воин, белец новой Православной русской армии… и не было страха, и преград он не ведал на своем пути.
ГЛАВА III
К Москве катились эшелоны не с полушубками для немецких солдат, не с теплым обмундированием, а с новенькой парадной формой для торжества на Красной площади поверженной столицы русских. Гремели жестокие бои под Москвой, — и Скарабеев был направлен Ставкой на самый ответственный участок фронта для организации обороны. Он приехал в небольшой городок, где разместили штаб армии, потерявший связь и контроль над войсками, и увидел, как конвоиры выводят из здания летчика со связанными за спиной руками.
— В чем дело? — спросил он холеного майора НКВД, сопровождавшего арестованного.
— Паникер… Берия лично приказал арестовать и расстрелять без суда.
— За что?
— Известил штаб, что к Москве идет по шоссе колонна танков немцев и что она уже за Можайском.
— Это правда? — резко обернулся Скарабеев к летчику, шедшему с поникшей головой, без ремня.
— Правда… час назад я сам видел… пятьдесят один танк, машины с пехотой.
— Паникер, товарищ генерал армии, — зло проговорил майор и толкнул арестованного в спину.
— Отставить! — приказал Скарабеев и тут же добавил: — Рядом аэродром, садитесь на спарку и немедленно проверить. Вы полетите с ним, майор!
— Товарищ генерал, я исполняю особый приказ своего начальства, он увезет меня к немцам.
— Я прикажу немедленно вас расстрелять, немедленно, — жестко и презрительно-тихо проговорил Скарабеев и приказал летчику: — Слетать и тут же вернуться… если это правда… там нет у нас никаких частей и истребительных заслонов. Садитесь в мою машину и дуйте на аэродром. Я буду ждать. Немедленно вернуть пилоту ремень и личное оружие… я ему верю.
— Товарищ генерал армии, я и на самолете ни разу не летал, — заикнулся было майор, но осекся, поймав грозный взгляд, и понял, что шутки кончились…
Через час машина Скарабеева вернулась, и в штаб влетел все тот же майор, испуганный и запыхавшийся, доложил:
— Сведения подтвердились, уточнили… пятьдесят четыре танка, колонна бронемашин и грузовиков с солдатами идут прямым ходом на Москву. Я сам считал, нас обстреляли…
— Где летчик?
— На улице.
— Позвать сюда, — когда пилот вошел и козырнул, он сказал: — Вы заслужили Орден Красного Знамени! Спасибо, браток, выручил… — и сам вручил ему награду.
— Служу Советскому Союзу! Можно идти?
— Идите, — Скарабеев улыбнулся, видя радость на лице спасенного им человека.
Когда они вышли, Скарабеев сурово оглядел лица присутствующих военачальников и проговорил:
— Что будем делать? Немцы идут к Москве… Довоевались? Как вы могли не укрепить стратегически важное шоссе, танкоопасное направление?! Такую колонну трудно остановить… невозможно выбросить войска им наперерез… они почти в дамках. Есть бомбардировщики на аэродроме?
Роман «Становой хребет» о Харбине 20-х годов, о «золотой лихорадке» на Алдане… Приключения в Якутской тайге. О людях сильных духом, о любви и добре…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.