Княжий остров - [104]

Шрифт
Интервал

…С улыбкой, с вихляниями он приближается, и меня обволакивают потоки какого-то скользко-холодного воздуха…

Это мужчина среднего возраста, высокий, стройно-худощавый, с гладкими, как бы масляными черными волосами, с бледно-серым, выразительным, но постоянно меняющимся лицом.

— Моя королева, твой гость уезжает, и я пришел к тебе.

— Как ты узнал? — спрашиваю я.

— Я знаю все…

Я спокойна. Я независима, потому что знаю, что не отдам ему того, за чем он пришел.

Энергия моего решения, кажется, доставляет ему физические мучения: он корчится, жуткие гримасы волнами перекатываются по его мгновенно постаревшему, дряхлому лицу…

- Моя королева, не мучай меня. Много света… Мне плохо, плохо! Покажи мне человеческие мерзости, и я окрепну, — хрипло, как будто его душат, выкаркивает он.

То ли мне стало его жаль, то ли для того, чтобы избавиться от омерзительного зрелища его превращений, то ли забыв, что он хитер, я не выдержала и, отодвинув рукой внезапно возникший за моей спиной темный и грязно-сальный полог, указала ему взглядом на людей, смешавшихся в змеином клубке… Вязкий запах похоти окутывал гигантский клубок.

Первый глоток этого смрада чудесным образом подействовал на незнакомца; судороги мгновенно прекратились, он обрел силу. Посмотрев на меня уже взглядом хозяина, он сказал:

- Моя королева! Я знаю — моей ты быть не можешь, но будь со мной: холоду моих желаний нужен огонь твоей страсти. Я долго ждал, когда здесь загорится такой огонь. Поверь, на земле еще не ведают о его великой силе. Нет на земле того, кто владеет тайной огня, того, кто должен принять его.

— Он есть! Я рядом с ним и буду ждать его возвращенья!

— Но пришел я. Впусти меня!

Он прикоснулся ко мне…

— Мне холодно.

— Я укрою тебя лилиями. Я дам тебе неземное знание наслаждений, золото и негу…

— Мне холодно…

Огромный воздушный покров, сотканный из белых лилий, закрыл меня.

— Боже, где спасение?! — в надежде спросила я у Неба, которое было еще со мной.

И вдруг мощная волна молитвенного звука сорвала дьявольское покрывало, горячий поток подхватил меня и легко, как-то радостно-озорно понес вверх. Мне кажется, что этот горячий поток — живое, разумное и очень родное существо. Я поняла, что возвращаюсь. Меня вспомнили. А внизу метался грозный, но отчаянный вопль искусителя:

— Верни-ись!!!

Егор в забытьи слушал ее и видел перед собою разорванную на куски священную книгу. Он собирал ее листы, прилаживал деревянную обложку, обтянутую потемневшей от времени кожей, и тоже взмолился, напрямик обращаясь к Небу в смятении за Ирину:

— Боже! Это был зверь?

И вдруг увидел на книге ясно появившиеся, алые бегущие строки: «Зверь… Особый Зверь…»

Утреннее солнце обласкало их. И они проснулись в его горячих лучах. Чувство новой, победившей, торжествующей и теперь уже навсегда оставшейся в их мире любви уверенно и чисто овладело ими. Склонившись над Егором, целуя его, трогая пальцами его лицо и грудь, Ирина вдруг начала читать молитву, особую, пришедшую к ней потоком солнечным. Поочередно касаясь то его груди, то своей, как в детской считал очке, она творила свой женский молитвенный плач:

Ты солнце,

Я луна…

Ты светел,

Я бледна…

Ты весел,

Я грустна…

Я хочу быть с тобою вдвоем

И ночью и днем…

С тобою вечно жить

У твоей груди…

И вечно тебя

Любить…


Егор ответно крепко обнял ее и промолвил:

- Я видел сейчас во сне разорванную божественную книгу, рукописную и очень старую, с пожелтевшими от времени страницами, я собирал их и досель ощущаю тонкий пергамент в руках… Мы соберем эту книгу и победим зверя…

— Книга цела, — уверенно отозвалась Ирина.

— Но я же явственно видел…

- Книга цела, я забыла тебе рассказать вчерашнее знамение.

— Расскажи…

- Мы шли с тобой к горизонту и достигли его. Перед нами был округлый край Земли, и мы остановились… перед небом, распахнутым, как гигантская книга. Небо было пронзительно синим, а три строчки, возникающие на правой стороне этой необычной книги, были белыми с мерцающей красной подсветкой. Я услышала твой голос, ты читал, как молился, эти явленные строки: «Дети мои! Прежнюю жизнь свою снимите, яко одежду грязную и ветхую, и познайте Закон Мой и так живите, тогда мужу будет дана Истина, а жене — Милость».

Когда ты прочитал, мне вдруг стало чудно спокойно, и я проговорила тебе с какой-то веселой уверенностью: «Ты познаешь… а Милость мне будет послана через тебя».

- Илий сказал, что горение Веры — выше пламени знаний…

- И что самое необоримое оружие — молитва, — добавила Ирина, — только молитвой я поборола сейчас страшное явление черного человека с пуделем…

- Это был Зверь… терзающий Россию. Люди ополоумели и служат ему, ибо является он к ним в облике спасителя… Как разобраться заблудшим в истине, как отличить зло от добра, свет от тьмы… Только молитва и Слово Божье охранят нас от новых кровавых бед, от напасти и искушения.

Мы пришли в этот мир не праздновать в лени, а бороться. Отдыхать будем на небесах, а сейчас идет страшный бой, и ты не отчаивайся за меня, не впадай в уныние… Я вернусь… Я скоро вернусь. Пора идти, солнце мое…

— Уже пора? — выдохнула со стоном Ирина и приникла к нему в дрожи и стоне прощальных.


Еще от автора Юрий Васильевич Сергеев
Становой хребет

Роман «Становой хребет» о Харбине 20-х годов, о «золотой лихорадке» на Алдане… Приключения в Якутской тайге. О людях сильных духом, о любви и добре…


Повести

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.