Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых - [11]

Пирожки, кстати, имелись в наличии: низкое блюдо с десятком румяных пирожков, деревянный ковш, над которым струился белый парок, и массивные бутерброды ждали его на углу стола, справа от кресла. Андрей ощутил, как у него и вправду засосало под ложечкой, быстрым шагом прошел к угощению, перебросил ноги через скамью, сел.

– Кушай, кушай, сыночек, – предложила стоявшая рядом «матушка боярыня Ольга Юрьевна», но стоило ему протянуть руку к пирожку, как она испуганно охнула: – Как же ты, не помолившись, Андрюша?

Зверев замер от неожиданности, но сюжет забавного сна решил не разрушать, сложил руки перед грудью, пошевелил губами, размашисто перекрестился, после чего ухватил облюбованный пирожок и принялся уплетать.

Пирог оказался с рыбой и грибами. Сочетание неожиданное – но на вкус приятное. Вот только тесто было суховатое. Паренек придвинул к себе ковш литра в полтора, отхлебнул светло-коричневого напитка и поперхнулся от неожиданности: горячий напиток был злобно пряным, в нем ощущалась и корица, и миндаль, и ваниль, и мед, и что-то очень терпкое, и, кажется, даже перец. Андрей прокашлялся, снова отхлебнул. Теперь, когда он был готов к такому невероятному букету пряностей, жгучий напиток легко проскочил в горло. Юноша почувствовал, как он сразу разлился по жилам, согревая тело до кончиков ушей и пальцев на ногах, взбодрил разум, прогнал остатки сонливости.

Отставив ковш, Андрей потянул к себе бутерброд с толстым ломтем копченой рыбы… и замер. До его сознания наконец дошло странное понимание того, что все, что он только что ел, – вкусно. Причем угощение не просто имело вкус – оно имело вкус ярко ощутимый, а напиток – даже резкий.

– Что ты, дитятко? – забеспокоилась боярыня. – Поперхнулся? Так ты сбитнем запей.

Андрей кашлянул, сделал пару глотков. Сбитень был горячим, остреньким, сладким. Острым и сладким настолько, что даже наяву такой вкус не часто ощутишь…

Во сне со Зверевым случалось всякое. И в пропасть падал, и «Хорнеты» сбивал, и в море купался, и шашлыки ел. Но и невесомость падения, и холод морской воды, и жар горящего самолета, и вкус шашлыков всегда были слегка «картонными», ненастоящими. Огонь не обжигал, холод не выстуживал. Пища осязалась, но не имела вкуса. А тут… Он – ощущал! Он чувствовал вкус еды, вкус незнакомый, вкус, который невозможно придумать, а уж тем более – вообразить во сне, увидев глазами. Эта была такая же настоящая еда, как та, что он ел в столовой. И вдобавок – она утоляла голод и жажду. Во сне же, как известно, сколько ни ешь, а если голоден – голодным и останешься.

– Ты кушай, кушай, – напомнила женщина.

– Спасибо… – Он откусил край бутерброда с рыбой, принялся медленно жевать, теперь уже вполне сознательно прислушиваясь к ощущениям. Это была рыба, по вкусу похожая на форель, но только белая. В меру жирная, в меру сочная, почти несоленая. Настоящая…

– Господи, как оголодал, кровинушка, – погладила его по голове боярыня. – Прямо с хлебом балык кушает!

– Матушка Ольга Юрьевна, – заглянула в дверь пухлая женщина в повойнике и белом платье с коротким рукавом. – В погребе, никак, крынки с гусями тушеными потрескались.

– Да ты что? – охнула боярыня и быстрым шагом устремилась к ней. В дверях она оглянулась, кивнула: – Кушай, Андрюша, кушай. Вечерять нескоро будем, – и вышла из комнаты.

Оставшись без присмотра, Зверев расслабился, хорошенько приложился к ковшу со сбитнем, съел копченую рыбу, закусил парой пирожков. В животе появилась приятная, неправдоподобная для сна тяжесть. Наелся.

Он встал, подошел к окну, но и здесь выглянуть на двор не смог – вместо стекол в раме стояла сеточка из ромбовидных пластин слюды.

Юноша пожал плечами, вышел из трапезной, пересек по длинному половику горницу, приоткрыл одну дверь – за ней оказалась большая комната с кирпичной печью. Толкнул другую – там было просто помещение с лавками, на одной из которых дремал бородач в засаленной рубахе и портах. За третьей дверью открылась еще горенка, застеленная половиками, с несколькими скамьями. Но самое главное – здесь на стенах висело несколько кафтанов, душегреек и тулупов, стоял целый ряд сапог, полусапожек и низких туфель, болталось на деревянных штырях с десяток картузов и шапок разного размера и фасона. В общем – прихожая.

Андрей пересек комнатенку, с силой толкнул тяжелую створку, сколоченную из досок в ладонь толщиной, и зажмурился от ударившего в глаза яркого света. Он оказался на высоком крыльце, поднятом над землей не меньше, чем на три метра. Сверху оно было крыто уложенными встык досками со смолистыми подтеками в щелях, ступени уходили вниз вправо, вдоль самой стены, а впереди… Впереди открывался вид на обширный двор, который можно было бы назвать хозяйственным, если бы не два могучих камнемета, что стояли по дальним углам, метясь куда-то Андрею за спину. Между ними тянулась стометровая земляная стена, в которой темные пещеры (а как их еще назвать?) чередовались с жердяными загородками. Поверх стены шел частокол в полтора человеческих роста высотой с частыми бойницами размером с голову и еще тремя довольно широкими. Напротив крупных бойниц стояли на деревянных станинах длинные, метра по два, арбалеты с деревянными дугами. Возле одного из них болтали два мужика в долгополых коричневых кафтанах, опоясанные саблями. Если прислоненные к тыну копья принадлежали тоже им, то это наверняка был караул. Или стража – как она тут должна называться?