Князь Владимир — создатель единой Руси - [51]

На палубе корабля девушке дали выпить два кубка, чтобы она опьянела. Затем старуха ввела ее в палатку. Мужчины, стоявшие вокруг корабля, принялись стучать деревянными палками по щитам, чтобы не был слышен звук ее крика, иначе «взволновались бы другие девушки и перестали бы искать смерти со своими господами». Шестеро помощников «ведьмы» схватили жертву за руки и за ноги, накинули на шею девушки петлю и стали душить, между тем как сама «ведьма» несколько раз вонзила ей в ребра кинжал с широким лезвием. Когда все было кончено, ближайший родственник мертвеца — совершенно голый, но, вопреки ожиданиям, прикрывавший рукою не детородные части, а анус, — с факелом в руке приблизился задом наперед к кораблю и зажег подпал. «Не прошло и часа, как превратился корабль, и дрова, и девушка, и господин в золу, потом в мельчайший пепел. Потом они построили на месте этого корабля, который они вытащили из реки, нечто подобное круглому холму и водрузили в середине его большую деревяшку белого тополя, написали на ней имя умершего мужа и имя царя русов и удалились». Церемония погребения завершилась повальным пьянством.

«Веселие Руси есть пити», — скажет позднее князь Владимир[29].

P. S.

Начало фильма «Тринадцатый воин» (1999) с А. Бандерасом в главной роли является экранизацией отрывка Ибн-Фадлана о посещении им дома русов. Правда, там русы — не славяне, а скандинавы, как и трактует норманнская теория происхождения Руси и русского народа.

Наверное, это единственный случай в истории науки, когда респектабельная научная теория появилась вследствие логической ошибки. Причем, ошибки элементарной, детской.

Забудем на минуту обо всех аргументах норманнистов и антинорманнистов, которые прозвучали за 250 лет. Представим, что мы впервые читаем отрывок «Повести временных лет», с которого все началось: «…и послали гонцов к варягам, к руси. Ибо те варяги, к которым отправилось посольство, звались „русь“, как другие варяги зовутся „свеи“, другие „урмане“, „англяне“, иные „готы“; так и эти звались „русь“».

Другие — важнейшее слово в этом тексте. Русь, говорит летописец, зовется варягами, подобно другим народам — шведам, норвежцам и т. д.

Еще раз для закрепления: все скандинавы — это «другие», не русь.

Одновременно норманнисты проигнорировали недвусмысленное и важнейшее замечание летописца: «Русский язык и словенский — один есть». Язык в данном случае — народ, племя.

Норманнизм — это научная теория, которая не должна была возникнуть при правильном чтении источника. Капитальный позор и скандал в истории русской науки.

Князь и дружина

В древней Руси слово дружина имело несколько значений. Дружиной называли: 1) войско в целом (Мстислав Владимирович накануне сражения с братом Ярославом «с вечера исполчил дружину», которая состояла из ополчения северян, поставленного «в чело», и собственно княжеского отряда — дружины своей, вставшей «по крылам»); 2) всякое сообщество (в одной статье Русской Правды дружиной названы члены общины-верви); 3) друзей, в значении «боевые товарищи, соратники» (в начале сражения с «древлянами» Свенгельд призвал Ольгино войско: «Князь уже начал; последуем, дружина, за князем»); 4) вообще «своих» людей, товарищей, подельников (в 1068 г. киевляне собрались у «погреба» — тюрьмы, где томился любимый ими князь Всеслав Полоцкий вместе с двумя своими сыновьями, и порешили: «Пойдем, высадим дружину свою из погреба»); 5) группу лиц, исполнявших некое поручение, например исправлявших посольство («древляне» спрашивали Ольгу: «Где дружина наша, которую послали к тебе?»).

И все же преимущественно под дружиной подразумевали служилых людей князя, его собственную воинскую силу. От ратников городового и сельского ополчения княжеские дружинники отличались более грозным вооружением: они облекались в кольчуги и шлемы, в бою орудовали мечами и боевыми топорами. В начале Х столетия в русских дружинах появились первые всадники, наличие которых прослеживается по «всадническим» погребениям с конем, или так называемым срубным камерам. Их сооружение очень точно описано в былине о Михайле Потоке:

А и тут стали могилу копать,

Выкопали могилу глубокую и великую,

Глубиною, шириною по двадцати сажень.

И тут Поток Михайло Иванович

С конем и сбруею ратною

Опустилися в тое ж могилу глубокую.

И заворочали потолком дубовым

И засыпали песками желтыми.

Однако в Х в. конное дело у киевских русов так и не получило сколько-нибудь заметного развития. Константин Багрянородный отметил, что русы покупали коней у печенегов, следовательно, сами коневодством не занимались. Среди объективных причин, обусловливавших такое положение дел, главной была та, что восточноевропейские породы лошадей, слабые и малорослые (всего до 130 см в холке), были плохо приспособлены для того, чтобы носить на себе тяжеловооруженного всадника. На Востоке же с давних пор существовали боевые породы, отличавшиеся выносливостью и высоким ростом (до 150 см в холке).

Конь по-прежнему оставался лишь символом социального престижа князя и русской знати. Подавляющее большинство дружинников сражалось пешими, а основным средством передвижения в военных походах была ладья. Вот характерные замечания иностранных писателей X–XI вв. о постановке военного дела у русов: «Они совершают походы на отдаленные земли, постоянно странствуют по морю на судах, нападают на каждое встречное судно и грабят его. Могуществом они превосходят все народы, только что у них нет лошадей» (сообщение Ауфи); «сражаются они копьями и щитами, опоясываются мечом и привешивают дубину и орудие подобное кинжалу. И сражаются они пешими, особенно эти прибывшие [на судах]» (Ибн Мискавейх о русах, напавших на Бердаа); «скифы [русы] всегда сражаются в пешем строю; они не привыкли воевать на конях и не упражняются в этом деле» (Лев Диакон о войске Святослава); «тогда весь народ Рузов, бывший там, поднялся на бой: их было 6000 человек пеших, вооруженных копьями и щитами, которых просил [византийский] царь Василий у царя Рузов [Владимира Святославича]» (армянский историк XI в. Степанос Таронский).