Князь Василько - [28]

Когда-то Алеша Попович, выполняя поручение князя Константина, подрядил Скитника (как бывалого ямщика) довезти его до Углича. Скитник пришелся молодому боярину по душе: сноровистый, прямодушный, уверенный в себе, на деньги не жаден. Вернувшись из Углича в Ростов, Алеша молвил:

- Добрый ты мужик, Егорша. Приведет случай - вновь с тобой прокачусь.

Тогда был Скитник в ядреном теле. Теперь же перед Алешей стоял седобородый мужик с постаревшим осунувшимся лицом. Еще и двух седмиц не прошло, как Скитника выпустили из поруба. Единственное, что изменилось в нём, так укороченная борода да чистая рубаха с портами.

- Чего так исхудал, Егорша?

- Исхудаешь. Поруб - не хоромы с пирогами.

- Поруб?.. А ну-ка поведай мне. Ты, кажись, не из тех, кого в поруб кидают.

Скитник поведал, ничего не утаил, на что Алеша после недолгого раздумья молвил:

- Верю тебе, Егорша. Наслышан я об Ушаке, худой человек… А вот на князя ты зла не держи. И на большие умы живет промашка. Зело не любит князь не токмо усобицы, но и бунтовщиков, кои порядок рушат. Ты ж, чую, не из таких. Погорячился, вот и вдарил по Ушаку. Уважаю тех, кои за себя постоять могут.

- Спасибо на добром слове, боярин.

Алеша постоял, подумал минутку, а затем хлопнул ямщика по плечу.

- Знать, тебя сам Бог послал. Пойдешь ко мне в тиуны?

- В тиуны? - опешил Егорша. - Шутишь, боярин.

- И вовсе не шучу, Егорша. Князь меня вотчиной наградил, тиун понадобился. Я-то всё в походах, хозяйничать недосуг. А тут надо за мужиками и угодьями доглядывать, оброк собирать. Соглашайся, Егорша.

Скитник пребывал в замешательстве.

- Нет, боярин… Да какой же из меня тиун? Я отроду над людьми не стоял, а тут цела вотчина. Без опыта и хомута для починки в руки не возьмешь.

- Справишься, Егорша. Ты много в своей жизни повидал, почитай, всю Русь исколесил. Тертый калач. Ты токмо начни, а коль не по нраву придется, уйдешь. Вольному воля.

- Не один я, боярин, - продолжал упираться Скитник. - Жена у меня да сын Лазутка.

- Велик ли?

- В добра молодца вымахал, толковый детина, - не без удовольствия произнес Скитник.

- Да то совсем удача, - повеселел Алеша. - С сыном-то все дела сладишь. Оброк же я за тебя внесу, и приступай с Богом.

Уговорил-таки ямщика Алеша.

Боярин, увидев в Гремячем Колодезе сына Егорши, присвистнул:

- И впрямь добрый молодец. Богатырь! Да тебе не в подручных у отца бегать, а в дружине моей быть. Пойдешь?

- Извиняй, боярин, но не пойду. Я отца семь лет ждал и никогда его не покину.

- Похвально, Лазутка, - одобрил Попович. - Не всякий сын чтит отца своего. Похвально!

Повелел Алеша жить семье в своем боярском тереме.

- У меня тут просторно, места хватит.

Но Егорша заупрямился:

- Ты уж прости, боярин, но в крестьянской избе нам будет повадней.

- Срубим! - не стал спорить Попович. - А пока потерпи, поживешь в хоромах.

Избу надумал Егорша срубить добротную, дабы века стояла. Он, как и любой мужик, живший среди лесов, знал толк в дереве, кое надо выбрать и подготовить так, дабы изба не только века стояла, но чтоб пребывал в ней чистый, живительный дух. А для этого надо после Покрова пометить подходящие деревья, зимой вырубить и вывезти из леса, в марте-апреле сладить сруб: точно подогнать бревно к бревну, возвести стены, и оставить на несколько месяцев. Тут спешить никак нельзя: под собственной тяжестью бревна плотнехонько прижимались и медленно высыхали. Но упаси Бог, чтобы они пересохли, иначе намучишься с их обделкой. Строили, чтобы было не только удобно, а что бы изба радовала глаз, «как мера и красота скажут».

Подле избы поставил Егорша клеть и амбар, в коих будет хранить утварь, жито и прочие запасы. Изба, клеть и амбар - крестьянский двор, то, что и возводил каждый мужик на Руси, что и берег пуще всего.

Отогрелась, оттаяла душа Скитника: на таком добром дворе можно спокойно и век доживать. Радовался за Лазутку - ловкий, старательный, не хуже мастеров – дроводелов топором владеет. Подрядившиеся «в помочь» мужики и те похваливали:

- Умельца выпестовал, Егорша Фомич.

- Он у меня в любом деле лицом в грязь не ударит.

Доволен Егорша Лазуткой. Теперь бы жить, не тужить да на внуков поглядеть. Но сын приводить в дом невестку не спешит.

- Не приглядел еще, батя.

- А ты пригляди. Вкупе со мной по деревням ездишь. Аль, девок не зрел? Я хоть очами не востер, да и то одну приметил. Видная девка.

- Это кто ж такая? - усмехнулся Лазутка.

- Не ухмыляйся. С оглоблю вымахал, а девки, как дитю малому, и на ум не идут, - посетовал Егорша.

- Да я все при деле, - оправдывался Лазутка. - Без тебя и в кузнецах и в кожевниках побывал. Мать надо было кормить.

- Ныне, слава Богу, не бедствуем. Пора!.. Будешь в деревне Огареве, зайди в избу Гурьяна. Кажись, Маняшкой дочку кличут. Гурьян-то мужик на работу хваткий, поди, и дочка в него.

- Зайду как-нибудь, - неохотно произнес Лазутка.

- Не как-нибудь, а на сей неделе! - осерчал Егорша.

Отца не ослушаешься. Заглянул Лазутка к Гурьяну. Девка и впрямь пригожая. Свататься пришел Егорша со своей женой Варварой. И матери Маняшка приглянулась.

Гурьян не отказал: сам боярский тиун пришел свататься. Да и сын его хоть куда.