Князь Семен Пожарский и Конотопская битва - [43]

.

Рецензент пытается защитить давно пошатнувшийся авторитет Н.И. Костомарова как «образца источниковеда», ссылаясь на якобы доступные ему «источники, которые к настоящему моменту утрачены». Т.Г. Таирова-Яковлева также полагает, что, поскольку я пользуюсь научно-популярным изданием работы Костомарова «Гетманство Выговского», то не знаю ссылок на документы, которыми оперировал историк. Между тем, источники его хорошо известны и их перечень строго ограничен: летописи Самовидца и С. Величко, «летучие листки», сочинения В. Коховского и С. Твардовского. При описании конотопских событий Костомаров использовал исключительно указанные материалы, поэтому если у него и были какие-то, позднее утраченные документы, то к теме Конотопской битвы они явно не имели никакого отношения. Анализ текста работы Костомарова позволяет сделать вывод о том, что в ней нет даже намека на некий неизвестный, не дошедший до нас, достоверный источник.

Более чем странно упрекать меня в «слабом знании» украинской и польской историографии, ссылаясь на неиспользование мною обобщающих работ А.Г. Бульвинского и П. Кроля. Они вышли, соответственно, в Киеве и Варшаве в 2008 г., в том же году была окончена и моя книга, изданная в начале 2009 г. Естественно, в то время я физически не мог ознакомиться с трудами вышеуказанных авторов и учесть их в своей работе.

Из рецензии непонятно, в чем выражается мой якобы «странный и выборочный подход к источникам». Очевидно, что каждый исторический источник может содержать как достоверные сведения, так и ошибки либо домыслы его автора. Я критически оцениваю любой документ на предмет достоверности, независимо от того, «отписка» ли это воеводы, казацкая летопись либо польская хроника. Никто огульно не «записывает» тот или иной материал в негодные для использования. Именно проверка достоверности содержащейся в нем информации другими документами, комплексный анализ материалов разного происхождения, дают нам представление об истинном положении дел. Ничего «странного» в таком подходе к источникам нет. Например, там, где сведения Самойло Величко не противоречат другим источникам, поддаются проверке и заслуживают внимания, я принимаю и цитирую их. Но там, где Величко дает волю воображению, — отмечаю эти моменты и критикую его за художественный вымысел. Я ни в коей мере не отношусь «пренебрежительно» к польским источникам и малороссийским летописям, как утверждает рецензент, а лишь оцениваю их достоверность по тому или иному вопросу.

Т.Г. Таирова-Яковлева пишет, что «первый том летописи С. Величко, в котором содержится описание битвы под Конотопом, является переводом на украинский язык знаменитого польского произведения С. Твардовского «Wojna domowa». Об этом прямо говорит сам С. Величко, а пользовался он этим источником (с дополнениями различных документов и казацких летописей) именно потому, что не жил во времена Б. Хмельницкого и «Руины». Создается впечатление, что рецензент просто не сопоставляла описание Конотопского сражения в текстах С. Твардовского и и С. Величко[277]. Твардовский не был участником Конотопской битвы, он очень кратко и образно пишет об этом сражении. В своем произведении польский поэт изображает битву как столкновение двух стихий, чего стоит хотя бы поэтическое сравнение с боем Зефира и Аквилона. Какие полезные для исследователя сведения по теме может дать такой источник, если Твардовский утверждает, например, что Пожарский был пленен под Путивлем (!) при отступлении разбитого русского войска? Величко же, напротив, дает очень подробное описание хода Конотопского сражения, из чего можно заключить, что его основным источником могла быть какая-нибудь не сохранившаяся казацкая летопись, но никак не сочинение Твардовского, из которого нельзя почерпнуть какой-либо значимой для историка информации по Конотопской битве.

Я полностью согласен с Т.Г. Таировой-Яковлевой в том, что только «привлечение всего комплекса источников и их критический анализ может позволить восстановить более-менее объективную картину событий». Это и было сделано мной в последующем, при работе над диссертацией. В то же время как раз сама Татьяна Геннадьевна, к сожалению, игнорирует комплексный подход к источникам, не представляя, насколько хорошо в Российском государственном архиве древних актов сохранились документы, имеющие отношение к военным событиям на Украине в 1658–1659 гг.

Так, рецензент заявляет, что в отписках В.Б. Шереметева из-под Чуднова, буквально накануне капитуляции, якобы содержится информация, исходя из которой «можно предположить, что воеводе удавалось добиться значительных успехов в стычках с татарами и поляками». Однако это не подкреплено никакими документами с соответствующими датами, и выглядит лишь умозрительным заключением. Между тем, на таком основании делается вывод, что «нередки случаи, когда воеводы искажали информацию в своих отчетах». Увы, Т.Г. Таирова-Яковлева не потрудилась привести ни одного примера, подтверждающего ее тезис.

По словам рецензента, я якобы всецело доверяю «литературному сочинению Эвлии Челеби, которое представляет собой описание путешествий, полное фантазий и художественных вымыслов автора». Но из какого фрагмента моей работы это следует? Во-первых, сочинение Эвлии Челеби отнюдь не является литературной фантазией его автора. Он находился при дворе крымского хана вскоре после конотопских событий, описал военное дело, нравы и обычаи крымцев, дал интересную характеристику ханским приближенным. Во-вторых, на его работу я сослался только в одном случае, имеющем косвенное отношение к теме, — когда писал, что капыкулу насчитывали 3000 чел., а Караш-бей Перекопский командовал 3000 воинов