Князь Никто - [78]

Может быть, там дело было в отношениях Императрицы и братьев Орловых, и род их пал жертвой чисто женской мести.

Но по букве закона Императрица поступила довольно мягко. Она сделала Орловых простолюдинами и отняла магию. И все. Никто из них не отправился на каторгу, никого не приговорили к усекновению разных частей тела. И даже клеймо на лбу ни у кого не выжгли, хотя даже по закону она имела на это полное право. Не говоря уже о монаршей воле, которая позволяла трактовать этот закон сколь угодно вольно.

— Что за князь пытается купить информацию обо мне? — спросил я. Просто вспомнил беседу Иды и Долгорукого и сделал выводы. Вяземский рассказал Иде под видом чьей–то бонны или конфидентки, что видел какого–то мальчика, но упустил. Это значит, что кто–то из князей тайно объявил награду за меня. Но в дело вмешался старший Долгорукий и нанял Иду, чтобы выяснить подробности. А Ида или не знала, или не сказала, или…

— Я не снаю, — брови Иды приподнялись, будто ее очень удивил мой вопрос. — Ты ше снаешь, што я босорка, зашем ты спрашифаешь меня об именах?

— А что не так с именами? — я недоуменно нахмурился.

— Я и сестры не польсуемся именами и не мошем насывать тругих, — Ида улыбнулась. — Кокта называем, то теряем сфою силу.

— А как же Ида? — спросил я.

— Это не имя, — отрезала босорка, но больше ничего объяснять не стала.

И тут я, как назло, вспомнил еще одну историю. С вовсе даже английским дворянином, который, оказавшись в Петербурге, спутался с русалкой. Для простолюдина — дело совершенно обычное и неподсудное, ну разве что соседи будут судачить за спиной, да жена сковородкой по башке отоварит. Русалки только женатым отдаются, холостых разве что дразнить могут, игриво нежные части тела демонстрируя. Некоторые юнцы хвастались, что с русалкой, мол, валялись по всякому. Но любой образованный человек понимает, что именно это значит. Не даются русалки в руки неженатым. Только смотреть можно, потрогать не получится.

А вот между простолюдинами и дворянами они разницы не делают. И некоторые дворяне даже в своих загородных поместьях, я уверен, этот запретный плод нет–нет да вкушают. Вот только держат потом язык за зубами. А тот бриташка не удержал. Рассказал все в красках и с подробностями. И потом с благородным британским акцентом удивлялся, когда громилы из Багровой Бригады ему невежливо отбили почки и швырнули в подвал Трубецкого бастиона. А на следующий день его англосаксонская голова отделилась от плеч одним ударом палаческого топора. И даже английский посол не стал этого дурака защищать…

— Мальшик? — Ида потрясла меня за плечо. — Так ты помошешь сфоей матери?

Глава 26. Кое–что о делах, идущих по плану и не очень

«…ты проиграешь, если поддашься сиюминутной жалости…» — эхом пронеслось в моей голове. Я почти увидел безгубую ухмылку Бабы Морочи. Инересно, как это может выглядеть для меня, если история свернет со своего пути? Просто настанет черное небытие? Или я останусь болтаться бесплотной тенью между жизнью и смертью, глядя как мир существует без меня? Или случится что–то другое, более страшное, что мне пока даже в голову прийти не может?

Я поднял глаза на Иду. Она смотрела на меня распахнутыми, полными надежды глазами. Если я пообещаю помочь, и обману, то стану ее врагом. А если откажусь?

— Боюсь, что ты слишком хорошо обо мне думаешь, Ида, — медленно проговорил я.

— Ты такой ше как и тот крысеныш! — в глазах босорки свернуло золото.

— Нет–нет, подожди! — я ухватил ее за рукав, смяв в ладони золотистое кружево. — С некоторых пор я избегаю клятв, которые не могу выполнить. Посмотри на меня! Разве я похож на человека, способного в одиночку вызволить кого бы то ни было из желтого дома? Там охрана, решетки на окнах, и кого попало туда не пускают. Если я сейчас упаду перед тобой на колени и поклянусь, что сделаю все, чтобы вызволить оттуда свою мать, то это будет выглядеть ребячеством, не больше.

— Трукой на тфоем месте шиснь пы полошил, а не рассуштал, как путто кофорит о незнакомом шелофеке! — Ида отшатнулась от меня.

— Другой на моем месте уже был, — хмыкнул я. — Я не понимаю, чего именно ты хочешь. Освободить сестру, или чтобы я поклялся, что освобожу ее…

Я замолчал, увидев, как лицо босорки перекосилось от ярости. Я что, случайно оказался прав? Ей нужно не чтобы я освободил мать из лечебницы для душевнобольных, а чтобы дал ей клятву, исполнить которую буду не в состоянии?

— Ида, скажи, а моя мать на самом деле в желтом доме, — я заглянул в ее глаза. — Или ты просто душещипательную историю придумала, чтобы меня на крючок поймать?

— Турак! — возмущенно воскликнула Ида. Это прозвучало фальшиво, или мне показалось? — Сашем мне тепя лофить на крюшок?!

— Милая, напомни мне, босорки же не могут жить вдали от людей? — я шагнул к ней ближе. — Так моя мать правда там, где ты говоришь? И она босорка, как и ты? Или это вранье от первого до последнего слова?

— Ты еше хуше, шем тот, трукой! — Ида с силой оттолкнула меня, развернулась и бросилась бежать. Я потер ушибленные об перила мостика ребра и проводил ее красно–золотую фигуру задумчивым взглядом. Кажется, я только что увернулся от одной беды, но навлек себе на голову неизвестные неприятности…