Князь Михаил Вишневецкий - [92]
— Немного в нем осталось жизни, — говорил старичок, — не годится добивать его без всякой пользы. И думать нельзя тащить его в поход: дай Бог доехать с ним до Львова!
Вероятно, Михаил и сам больше не обманывался; однако, порой старался убедить себя, что должен ехать и поедет. Келпш пожимал плечами и ничего не отвечал, предоставив более решительные разговоры гетману.
Наконец, доложили о его приезде. Пришел ксендз Ольшевский, и все уселись вокруг ложа короля. Браун стал к сторонке.
— Ваше величество, — начал Собесский, — мы пришли не от себя, а от имени всего войска вашего величества, просить отказаться от участия в походе в первым делом подумать о здоровье. Когда, Бог даст, поправитесь, тогда во всякое время можете догнать нас; я же, не дожидаясь Паца, должен идти вперед. Но пусть ваше величество едет на отдых не в Варшаву, а во Львов, поближе к войску.
Михаил молчал, понурив голову. Ксендз Ольшевский поддержал слова гетмана; то же сделал Яблоновский, а последним проворчал Браун, что иначе и быть не может.
— Не смею спорить, — медленно ответил Михаил, — что от меня вам мало пользы; я не гожусь ни в полководцы, ни в солдаты. Но для меня тяжелый крест не быть там, где оружием будут решаться судьбы народа. Мне легче бы умереть рядом с вами от стрелы татарина, чем бесславно доживать в корчме, с неотступной мыслью о Каменце, о вас и о походе… Умирать и даже не знать, что делается.
— О каждом шаге будем осведомлять ваше величество нарочными, — прибавил Собесский, — только выезжайте без промедления во Львов: в Глинянах нет ни удобств, ни присмотра, ни покоя. Мы также трогаемся завтра и начинаем сниматься с лагеря.
Не о чем было спорить: необходимость заставляла подчиниться. Тогда король, обращаясь к гетману, взмолился:
— Пан гетман, заклинаю вас гетманской честью, извещайте меня о своих начинаниях и, даст Бог, победах. Пусть повезет вам в борьбе с турками, как повезло моему отцу в борьбе с казачеством. Вы разобьете их, отвоюете обратно Каменец… только мне уж не видать такого счастья!
— Ваше величество, — вставил Яблоновский, — не надо предаваться мрачным мыслям. Сил у вас достаточно, года не Бог весть какие. Отдых и умение врачей вернут здоровье.
— Нет, — сухо ответил король, — даже весть о взятии Каменца не могла бы вернуть мне жизнь.
И он схватился за грудь.
— Что-то сосет у меня в груди и высосало жизнь. С этими словами он снова поник головой.
Еще с минуту продолжался разговор; потом, заметив, что король очень утомлен, гетман стал прощаться, сообщив о людях и охране, которую он даст для сопровождения короля во Львов.
Михаил молча был на все согласен.
Слезы брызнули из глаз Собесского, когда он в последний раз простился с королем, уверенный, что уже не застанет его в живых; ксендз Ольшевский вышел проводить гетманов, а Браун приблизился со своими каплями.
— Ваше величество, — сказал он, — я на ночь высылаю во Львов квартирмейстера подготовить помещения для вашего величества и придворных. Часть обозов выедет сегодня же.
Михаил не противился; он лежал в постели, погруженный в мысли. Ежеминутно он вспоминал с глубоким огорчением, что не мог отправиться на войну.
— Бог отнял у меня и это утешение, — вздыхал он.
Келпш утешал его, ссылаясь на обещания Брауна скоро вылечить его и на вероятность, что война затянется. Вечером, когда все стихло и из лагеря доносились сигнальные рожки, король стал метаться и дрожать; прислушивался, опять ложился и начинал молиться. До Келпша доносились попеременно слова: — Каменец! и — да будет воля Твоя!
Когда на утро, около десяти часов, король вышел, опираясь на двух пажей, чтобы сесть в коляску, приехал опять Собесский, сошел с коня и почти с нежностью приветствовал, а потом напутствовал несчастного страдальца.
— Поезжайте, ваше величество, и не смущайтесь духом: я чувствую, что мы разобьем эту сволочь, на саблях разнесем Бучачский договор, так что от него не останется следа. И Каменец возьмем обратно!
Напутствуемый благими предчувствиями гетмана, Михаил сел, или, лучше сказать, лег в возок и медленно, точно похоронным шагом, проселками, минуя лагерь, потянулся к Львову.
Жена кравчего, которую муж известил нарочным, рыдая ожидала короля и готовилась на подвиг милосердия, чувствуя, что этот подвиг будет последней услугой несчастливому брату.
Хотели, было, дать знать королеве, но Михаил сам велел не торопиться.
В пути больной все время был в полудремоте. Просыпаясь, жадно ел и пил, а потом опять впадал в глубокий сон.
VII
По пути во Львов, король получил известие, что Пац с литовцами примкнул к Собесскому и что войска спешно двигаются против турок, расположившихся лагерем у Хотина. Говорили, будто их там собрались несметные полчища и стоят они под защитой реки, скалистой местности, окопов и самой крепости, господствующей над окрестной страной.
Для Михаила было очень утешительно, что те, на которых он рассчитывал, явились, несмотря на нелады и споры с Собесским, туда, где им следовало быть по долгу службы. Путешествие во Львов, медленное, не очень утомительное, не слишком повлияло на состояние здоровья короля. Только ксендзу Ольшевскому и Келпшу приходилось неустанно отвечать па вопросы, которыми он надоедал им, требуя постоянно свежих известий о состоянии войск.
Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.
«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».
Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.
В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.
Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812–1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма. В шестой том Собрания сочинений вошли повести `Последний из Секиринских`, `Уляна`, `Осторожнеес огнем` и романы `Болеславцы` и `Чудаки`.
Рассказ о белорусском атеисте XVII столетия Казимире Лыщинском, казненном католической инквизицией.
Отряд красноармейцев объезжает ближайшие от Знаменки села, вылавливая участников белогвардейского мятежа. Случайно попавшая в руки командира отряда Головина записка, указывает место, где скрывается Степан Золотарев, известный своей жестокостью главарь белых…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Украинский прозаик Владимир Дарда — автор нескольких книг. «Его любовь» — первая книга писателя, выходящая в переводе на русский язык. В нее вошли повести «Глубины сердца», «Грустные метаморфозы», «Теща» — о наших современниках, о судьбах молодой семьи; «Возвращение» — о мужестве советских людей, попавших в фашистский концлагерь; «Его любовь» — о великом Кобзаре Тарасе Григорьевиче Шевченко.
Подробная и вместе с тем увлекательная книга посвящена знаменитому кардиналу Ришелье, религиозному и политическому деятелю, фактическому главе Франции в период правления короля Людовика XIII. Наделенный железной волей и холодным острым умом, Ришелье сначала завоевал доверие королевы-матери Марии Медичи, затем в 1622 году стал кардиналом, а к 1624 году — первым министром короля Людовика XIII. Все свои усилия он направил на воспитание единой французской нации и на стяжание власти и богатства для себя самого. Энтони Леви — ведущий специалист в области французской литературы и культуры и редактор авторитетного двухтомного издания «Guide to French Literature», а также множества научных книг и статей.
Роман шведских писателей Гуннель и Ларса Алин посвящён выдающемуся полководцу античности Ганнибалу. Рассказ ведётся от лица летописца-поэта, сопровождавшего Ганнибала в его походе из Испании в Италию через Пиренеи в 218 г. н. э. во время Второй Пунической войны. И хотя хронологически действие ограничено рамками этого периода войны, в романе говорится и о многих других событиях тех лет.
«Дочь фараона» (1864) Георга-Морица Эберса – это самый первый художественный роман автора. Действие в нем протекает в Древнем Египте и Персии времен фараона Амазиса II (570—526 до н. э.). Это роман о любви и предательстве, о гордости и ревности, о молодости и безумии. Этот роман – о власти над людьми и над собой, о доверии, о чести, о страданиях. При несомненно интересных сюжетных линиях, роман привлекает еще и точностью и правдивостью описания быта древних египтян и персов, их обычаев, одежды, привычек.
Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.