Князь Михаил Вишневецкий - [71]

Королева то бледнела, то краснела, бросая на мужа ядовитые взгляды.

— Где же эти бумаги? — вскрикнула она.

Михаил медленно вынул из широкого, бокового кармана пакет и спокойно передал его королеве.

Видя, что она прежде всего испуганно посмотрела на печати, он с мягкой улыбкой сказал:

— Печати в целости, хотя у меня и было сильное желание узнать, о чем может писать примас вашему отцу, но я не посмел распечатать письмо.

Королева пришла в себя; гордость и самоуверенность возвратились к ней, и, не желая оправдываться перед мужем и давать ему какие-нибудь объяснения, она, не удостоив его ответом, направилась в столовую. Обед прошел в молчании; королева к еде не притронулась. Михаил же ел долго и много, и Элеонора, не дождавшись конца обеда, возвратилась в свои покои.

После обеда к королю пришел ксендз Ольшевский, и Михаил откровенно рассказал ему обо всем происшедшем.

Взволнованный епископ хелминский вскрикнул:

— Где же это письмо? Где оно?

Узнав, что король возвратил его жене, он впал в отчаяние. Он начал доказывать, что в делах государственной важности король может нарушить неприкосновенность чужих писем, и приводил множество случаев, когда приходилось перехватывать корреспонденцию подозрительных людей.

Он даже указал на то, что Замойский представил в сейм перехваченные письма короля Сигизмунда III.

Михаил равнодушно ответил:

— Мне претит прибегать к таким приемам. Да и что нового узнал бы я из письма примаса? Должно быть он опять старается очернить меня в глазах тестя.

В продолжение нескольких дней Тольтини не показывался при дворе, где его отсутствие объясняли болезнью. Но вскоре эта неприятная личность снова появилась во дворце.

Обыкновенно он был посредником между королем и Элеонорой, когда та чего-нибудь требовала, потому что про нее нельзя сказать, чтобы она о чем-либо просила. Король, увидев его издалека, подошел к нему и спросил его по-итальянски:

— Что же? Ты был болен?

— Да, ваше величество, — ответил секретарь, отвесив низкий поклон. — Я именно пришел затем, чтобы объяснить вашему величеству, каким образом при мне оказались письма примаса. Я о них ничего не знал. Я их получил от королевы вместе с приказанием передать их императору.

Король окинул его холодным взглядом.

— В следующий раз, если поедешь с важными документами, возьми с собой несколько провожатых. Хорошо, что в этот раз письма случайно попали ко мне.

Сказав это, король повернулся и ушел. Королева не верила, что бумаги, отобранные у Тольтини, случайно попали в руки короля. Она была уверена, что умышленно подстерегли ее секретаря с целью отнять письма, но для нее было непонятным, почему же в таком случае захваченную корреспонденцию оставили нераспечатанной.

Вскоре наступили новые события, которые заставили забыть об этом происшествии. Турки требовали исполнения постыдных условий договора, заключенного в Бучаче, поставившего Польшу в вассальную зависимость от Оттоманской империи. Не получив следовавшей им ежегодной подати, турки опять могли перейти границу, а шляхта ничего не делала для защиты страны, так как примас продолжал утверждать, что со стороны неприятеля незаметно никаких враждебных действий.

Больной старик бессильно метался, сам ничего не делал и мешал только королю. К счастью, Собесский, несмотря на то, что был заодно с примасом и тоже ненавидел Вишневецкого, все-таки охранял границу и надеялся отомстить врагу.

Потеря Каменца, затем позорный мир и внутренние неурядицы пробудили в нем любовь к стране. Между тем ксендз Ольшевский все еще не мог успокоиться и забыть о перехваченных письмах примаса к Фердинанду, но он не мог отгадать их содержание и напрасно старался среди духовенства, окружавшего Пражмовского, найти кого-нибудь, посвященного в эту тайну. Известно было, что примас за последнее время вел длинную и интимную переписку с Веной, в которой принимала участие королева, но никто не мог догадаться о том, какую цель он преследовал. Письма в Вену отправлялись разными путями. Пражмовский получал ответы, прятал их и ни с кем не делился своей тайной. Из намеков его можно было понять, что он готовится отомстить королю, унизить его. Больной старик радовался, что он одержит верх над врагом и часто повторял:

— Почувствует он мою силу!

Ксендзу Ольшевскому удалось узнать, что примас секретно послал в Рим, к папе, одно из высших духовных лиц гнезнинского кафедрального собора.

Само по себе обстоятельство это может быть и прошло бы незамеченным, так как сношения с апостольской столицей были частые, но поражало то, что ксендзу богослову не дали никакого письма, а только устное поручение.

Сети интриг все увеличивались и теснее обхватывали со всех сторон и приходилось постоянно на них натыкаться и с ними бороться. Король чувствовал, что он не в силах их преодолеть.

К тому же, здоровье его сильно пошатнулось. Окружающие, предполагали, что его постепенно отравляют. Извиваясь от мучительных болей, он часто целые дни проводил в постели. Получаемые известия об отчаянном положении страны отнимали у него последние силы.

Елена, беспокоясь о его здоровьи, иногда неожиданно пробиралась в комнату больного, чтобы своими словами придать ему бодрость. При виде Елены король повторял: