Князь Кий: Основатель Киева - [2]

Так ехали они два дня. Слободан с тоской понял, что ему теперь никогда не вернуться домой. Если он даже убежит от своего хозяина, то всё равно не сможет найти обратную дорогу: столько раз они меняли направление движения, что он совсем запутался и даже не представлял, в какой стороне находится Русь. На глаза навёртывались слёзы, но он крепился, потому что был мужчиной, а мужчине плакать не положено, это удел слабых женщин, так учили его с детства.

На третий день вдали показался город, окружённый крепостной стеной. Такой большой город Слободан видел впервые. Он с интересом рассматривал высокие деревянные стены, окружённые глубоким рвом, башни, сооружённые из брёвен и покоившиеся на кирпичных основаниях. На башнях стояли воины в полном вооружении и с пиками в руках.

По гулкому деревянному мосту они переехали ров, миновали железные ворота крепостной башни и въехали в город. Сразу за башней тянулась ровная дорога, усаженная по краям деревьями,“она была устлана камнями и галькой, с неглубокими канавами для стока воды; эта дорога, как потом узнал Слободан, вела в Акрополь, где жила местная знать.

«Справа от дороги он увидел глинобитные дома вперемежку с землянками. Потом ему объяснят, что тут обитали свободные рабочие.

Они свернули влево и оказались перед невысокой бревенчатой стеной, деревянные ворота в ней реже охраняли воины. Они пропустили повозку, и перед глазами Слободана открылись ряды бараков, каменных и деревянных, с маленькими подслеповатыми окошечками, со вставленными в них бычьими пузырями. Хозяин ввёл его в один из них. В нос ударил настоявшийся удушливый запах грязи, пота, человеческих испражнений. В полутемноте виднелись двухъярусные нары, на них валялись одеяла, шкуры, всякое тряпье; тряпье и одежда висели на вбитых в столбы гвоздях и крючках. Кое-где нары были отгорожены досками, занавешены тканью. По бараку бегали дети, голые, с большими животами, тонкими ножками и ручками и худенькими личиками. Они уставились на вошедших большими впалыми глазами, молча следили за каждым их движением.

Старик отвёл Слободана в середину барака, указал место на нижнем ярусе нар, что-то повелительно сказал. Слободан понял, что теперь он здесь будет спать и жить. Хозяин ушёл.

Мальчик тотчас взобрался на нары, перетряхнул грязное тряпье, кусок шкуры кинул на деревянный валик, заменявший подушку, ткнулся в него лицом. Он так устал от дороги и пережитых волнений, что моментально уснул, будто провалился в чёрную бездну.

Разбудил его шум многих голосов. Как выяснилось, это пришли из мастерских рабы. Они расходились по своим местам, снимали обувь, одежду, ложились на нары. Значит, Слободан проспал почти целый день.

Рядом с ним сидел мальчик его лет. Он обратил внимание на его высокий лоб, большие умные глаза, которые с интересом наблюдали за ним. Слободан присел. Мальчик тотчас спросил:

   — Рус?

Слободан кивнул головой.

   — А я по первому взгляду узнал, что ты рус, — на славянском наречии продолжал сосед и улыбнулся. — Я быстро узнаю людей из Руси.

   — Это каким образом? — удивился Слободан.

   — Очень просто — по одежде. Здесь много рабов из Руси. Вы сеете лён и носите тканую одежду.

   — А ты из какого племени?

   — Из древлян. Моя страна лежит в лесах, охотимся на зверя и шьём себе одежду из шкур животных.

   — А почему у тебя на шее железный обруч? За что-то наказали?

   — Это знак раба. На всю жизнь. Посмотри, все носят такие ошейники, кроме детей. Завтра и тебя в такой же закуют.

Слободан приподнялся на нарах, глаза его заблестели:

   — Я никому не позволю надеть на себя позорный ошейник раба! Вот увидишь!

   — Тогда тебя забьют плетями до смерти. Или снимут с головы скальп и будут водить по баракам для устрашение рабов. А потом отрубят голову и вывесят её на кол для всеобщего обозрения, — бесстрастным голосом сообщил мальчик.

Слободан сник, долго пыхтел себе под нос. Наконец спросил глухим голосом:

   — Как хоть тебя зовут?

   — Дажаном. А тебя?

Слободан назвался. Спросил:

   — А когда будет ужин?

   — Кормят на работе. Так что все уже поужинали. Я заболел, мне принесли друзья. Давай поделимся.

Он пошарил под лохмотьями, вытащил кусок хлеба и немного мяса, разделил пополам. Оба стали есть с аппетитом.

   — Ну и запах у вас, — поморщился Слободан.

   — А что ты хочешь? Две сотни человек. Дети малые какают часто под себя. Есть немощные больные, встать не могут, горшки у них... Да и просто ночью некоторым лень выйти во двор, разный народ живёт. Ничего, поживёшь — привыкнешь. Я уж ничего не чувствую, будто так и надо.

Слободану казалось, что с ним говорит не мальчик, а умудрённый жизнью старичок. Настолько его слова были рассудительны и спокойны, будто говорил он не о своей жизни, а о чём-то постороннем.

   — Завтра поведут тебя на работу, — продолжал Дажан после некоторого молчания. — Хорошо бы в нашу мастерскую определили. Мы бы с тобой подружились. Вдвоём веселей.

   — А чем ты занимаешься?

   — Я, брат, инкрустирую оружие.

   — А что это такое?

   — Красоту навожу. Дают мне, например, меч. Только что сработанный. Закалённый, отшлифованный. Так себе с виду. А я ему такую красоту придаю! Узоры разные, вензеля. И получается не меч, а загляденье!